Онлайн книга «У чужих берегов»
|
Кошева широкая, просторная – хоть свадьбу вози. – Трогай, Курков! Свист ямщичий, по-разбойному резкий, оглушительно врывается в уши... – Эй, вы, ласточки!.. Рывок, облако снежной пыли, и бешеный перепляс старосибирской ямщичьей пары по набитой дороге-зимнику. Только цокают копыта коренника в передок кошевки, режет лицо ледяной ветер да заливаются шаркунцы... – Добрые у тебя кони, Курков!.. – Чо-о? – Говорю: кони знатные! – А-а-а!.. И прадед ямщиком ездил... Коней знаем... Вокруг морозная пустыня да бескрайние камыши. Озера, озера... Час скачки. Но вот пустил ямщик лошадей шагом. – Закуривай, Курков! Угощайся городской папироской. Сам-то святский? – Невдалеке оттель проживаем. В Сивушине. Ране-то здесь Московский тракт проходил. Почитай, полсела на ямщине жили... А вы – к нам на должность али так на побывку, к родне какой? – Народный следователь. – А-а-а! Вас в Святском давно ждут. И квартера, кажись, приготовлена. Вона, как сошлось! За вами вроде два раза исполкомовских лошадей посылали, а довелось мне... случаем... – Да задержался в городе... А что это там за огоньки? Вон справа. Деревня? – Деревень тут на все полсотни верст не сыщешь, до самого райцентру... Волки. – Смотри-ка? Много зверья? Нападают? – В редкость. Нонешний год – было... Бабу одну заели... Хворая баба была, а одиношно поперлась со своей деревни в село. К крайней обедне вишь понадобилось. То ли грехи замаливать, то ли от хвори Миколе Зимнему свечку поставить... А пуржило. Ну, через два дни нашли голову да ноги в пимах... Долго молчим. – А на проезжих нападают? – Не-е-е. Зверь с понятием. Учителка ишо шла обратно с сельпа в деревеньку... За карасином ходила на восемь верст. Ну, окружило волчье. И идут в пяту, наперед забегают, садятся: вроде, дескать, нет тебе ходу – смерть! Бабенка сперва в смятение вошла, а все ж догадалась: юбку порвала и – в жгут, а потом – карасином. И подожгла. Зверье – в стороны, а учителка так в невредимости и дошла до жительства. Боле не слыхать было. Волк – он над слабым да хворым куражится, а коли видит, что человек в полной силе, – ни в жисть не насмелится. – Труслив? – Да ить оно как сказать? В девятнадцатом, как колчаки скрозь наше Сивушино да скрозь Святское тоже отступали, так зверье за имя агромадными стаями шли... Подбирали отставших, замерзающие которые. Стреляли, пуляли колчаки, а ему, зверю тоись, наплевать! Идет валом. Вот и выходит – не труслив, а знает чо к чему… Умнеющий зверь! И характерный... – Как это – характерный? – А так: если в кошару попал – всем, сколь есть овечек, глотки порвет. Жрать не будет, а порежет всех. Это у него – обязательно... – Вот сволочной зверь! Всех? – Сколь есть! Сволочной, это верно. – Слушай, Курков, а с колчаковцами у вас сильные бои были? Они ведь тоже... характерные. – Да, было... Как же без этого? – Ну, а как у вас насчет грабежей по дорогам? Были банды? – Банды не банды, а так... блуд кое-какой кажное лето случается... Особливо конокрады. Одначе и тем дороги перепаханы... – Милиция ловит? – И милиция тоже... А боле сами мужики конокрадишек казнят... «метят». – Убивают самосудом? – Зачем убивать? Всяка тварь жить хочет... А поймают мужики с ворованными конями – леву ладошку на пенек да топором по пальчикам... Не воруй! – Да... А правую руку не рубят? – Нет... Ну рази уж вдругорядь изловят. А которые заядлые, ну тех, бывает, и кончают навовсе. – Нельзя так! Это еще при царе было, а теперь власть своя, рабоче-крестьянская. Бороться с самосудами надо! Беззаконие... – Да ить, конечно, – не похвальное дело... А ну, голуби! Снова бьют подковы о передок саней, и на поворотах заносит широкую кошеву. Одолевает дорожная дремота... – Тпр-р-ру... Приехали, товарищ народный следователь. Подслеповатые домишки. Площадь с неизбежной коновязью. Каменный магазин с железными ставнями. Двухэтажный каменный дом. Еще один... По площади ходит и гремит колотушкой ночной сторож. Вот оно – древнее село Святское. Резиденция камеры народного следователя 7‑го участка энского округа... – Вот, следователя вам доставил. Его к кому на квартеру? Знаешь, поди, – обратился мой ямщик к старику. Тот объяснил. Ямщик свернул в переулок, подъехал к покосившемуся дому-пятистеннику. Кнутовищем застучал в ворота, потом – в деревянные ставни… – Просыпайся хозяйка. Примай своего квартеранта... Двадцатого января 1927 года народный следователь Святского, Большаковского и Муромского районов был утвержден Районным Исполнительным Комитетом и начал знакомиться со своим участком, делами его и людьми. Вот я в квартире райуполномоченного ОГПУ Дьяконова. Он старше меня лет на шесть, сухощав и невысок. Скулы туго обтянуты коричневой от загара кожей. Впоследствии я убедился: загар этот – вечен. И зимой и летом одинаков. С потолка комнаты свешиваются гимнастические кольца. Около печки – тяжелые гири. Но главное в комнате уполномоченного ГПУ – книги. Книги на трех этажерках, книги на столе, книги на подоконниках. – Много читаешь, товарищ уполномоченный? – Много читаю, следователь… Много. Иначе нельзя. А ты? – Да, конечно... – Это хорошо. Наши деятели сейчас тоже к книжке потянулись, да не у всех вытанцовывается. Грамоты не хватает. Ну, что ж? Рассказать тебе о районной советской власти? – Обязательно. – Гм... Председатель РИКа Пахомов... Лет ему уже... к пятому десятку подбирается. Бывший начальник уголовного розыска, при колчаковщине – партизанский вожак. Мужчина «сурьезный» и большой законник. Упрям, очень упрям... Ну что еще о нем?.. – Я с ним уже познакомился. С первой встречи предупредил, что, если из округа не будет соответствующего отношения, не станет отапливать камеру... – Вот, вот. А если будет бумага с печатью – дровами завалит. – Ну, у меня печать своя... – Тогда ты обеспечен... Секретарь райкома Туляков. Хороший человек, прекрасный коммунист... Всем бы взял, да малограмотен. От «пущай» еще не ушел. В будущем году поедет учиться. Учти – в разговорах вспыльчив и пытается командовать… Заврайзо Косых. Тоже бывший партизанский командир. Политически хорошо подкован, но окружен кулацкой родней. Принимает подношения. С ним еще придется повозиться. |