Онлайн книга «У чужих берегов»
|
Райком, райисполком, рабкооп, райфо, РАО... За каждым словом, обозначающим учреждение, – живые люди, живой человек, большей частью – большевик, овеянный партизанской славой, покрытый рубцами старых ранений, но – малограмотен. Все они мечтают: учиться, учиться... Но учиться некогда. Работы – непочатый край. – Слушай, Виктор Павлыч! А в деревне тяга к знаниям чувствуется? И как тут у вас... обстоит дело с классовым расслоением? – Насчет тяги – а когда ее в деревне не было? Со времен Ломоносова деревня к грамоте тянется, да не выходило... Что ж тебе сказать? Тут роль избачей и учителей – огромна. А с ними не все благополучно. Много понаехало к нам городских. В крестьянском хозяйстве – ни уха ни рыла. Нужно своих учителей воспитывать. Вот в будущем году мы твердо решили тридцать человек из окончивших ШКМ оставить в районе... Вынесли такое решение и в райкоме и в РИКе. Касательно же классового расслоения... нэп много напутал. В годы военного коммунизма было проще: вот тебе кулак, а вот бедняк! – Как с преступностью? – Без работы не останешься! – А контрреволюционный элемент? – И я на биржу труда не собираюсь... Ну, пойдем, пообедаем. – Спасибо. Буду обедать у своей хозяйки, а то обидится. – Ну, не задерживаю... Да, вот что: ты Достоевского читал? «Преступление и наказание»? – Читал. Не понравилось. Слишком много чернил на убийстве одной старухи... – Конечно! То ли дело – Шерлок Холмс! – Издеваешься? – Издеваюсь. Не нравится? – Раздеремся. – Не выйдет. Я сильнее. Хочешь дам «Пещеру Лейхтвейса»? Очень даже завлекательная книжка! Дьяконов подошел к одной из этажерок, порылся в книгах и подал мне «Братьев Карамазовых». – Читал? – Н-нет. – Прочитай обязательно. Я не без задней мысли: во-первых, тебе, как следователю, нужно особенно жать на психологию, во-вторых, мне, как уполномоченному, нужно знать твое развитие. – Слушай, товарищ уполномоченный, а тебе не кажется, что ты – нахал? – А тебе не кажется, что я ни с кем другим так бы не говорил? О том, что ты бывший чекист и почти хороший большевик, хотя и со срывами, мне уже давно известно. Еще до твоего приезда запросил необходимое... А вот где ты стоишь – «надо мной» или «подо мной»? Ведь работать придется, как говорится, рука об руку... – Допустим – «над»? – Не допускаю!.. Уже целый час присматриваюсь. А если так окажется – чудесно! Мне друг нужен... Не такой, чтобы шептаться, а такой, чтобы поправил, где оступлюсь... – А если – ты «над»? – Тогда я поправлять буду... – Будь здоров, Дьяконов! – Ты куда после обеда? – Знакомиться с начмилом... – Шаркунов – человек очень интересный. Типичный осколок военного коммунизма. Пробовал я его за уши вытягивать – не поддается. Он ведь в оперативном отношении – в твоем подчинении? – Как орган дознания. – А ему – наплевать! Понял? Чем ты его ушибешь? Окриком? Нельзя. Этот из тех, что по первому зову партии на штыки голой грудью бросится. Ученостью? Он лишь посмеется... – Найду чем, не беспокойся! – Ну, пока, самоуверенный ты человек! Огромный, чисто выметенный двор районного административного отдела окружен завознями и конюшнями. Посреди двора – конный строй. Идет рубка лозы. На крыльце, широко расставив ноги, стоит человек лет сорока в командирской шинели с милицейскими петлицами. На голове синий кавалерийский шлем с большой красной звездой. На левом глазу черная повязка. Офицерская шашка блестит золоченым эфесом. – Соколов! Шашку вон! Удар справа! Мчится по двору статный вороной конь. Сверкнула шашка, но лоза не срублена, а сломана. – Как клинок держишь, раззява? Повторить! Вам кого, товарищ? – Наверно, вас... Я – народный следователь. – Слыхал. Здравствуйте. Шаркунов, Василий Иванович. Можете просто Василием звать. Спешиться! Смирнов! Остаешься за меня. Закончишь рубку – проведи еще раз седловку. Ну, пойдем чай пить, товарищ... – Спасибо. Времени нет. Прошу подготовить все дознания для проверки. В единственном глазу начальника милиции нехороший блеск. – Так-с... Когда прикажете? – Сегодня к вечеру. Кстати, нет ли у вас на примете кандидата в секретари моей камеры? – Писарями не занимаюсь! Для меня все писаря одного хорошего сабельного удара не стоят! – и с нескрываемой насмешкой: – Не желаете ли попробовать? По лозе? Смирнов! Коня сюда! – Спасибо. Клинком не владею... Я – моряк... – Моряки-то на море плавают... Ну ничего, я знаю, чем пронять таких, как ты. Браунинг, мгновенно выхваченный из моего кармана, высоко взлетел в воздух, кувыркнулся и снова оказался в моем кулаке. – Что – в цирке работал? Ну и дьявол! – Вбейте вот в это бревно гвоздь наполовину. Товарищи, найдется гвоздь? От сгрудившихся вокруг нас милиционеров отделились двое, побежали к сараю и вернулись с большим гвоздем и молотком. – Вот сюда вбейте. На уровне глаз... Ну, держи серьезный экзамен, товарищ народный следователь. Пять шагов... восемь... Еще два... и еще два. Браунинг три раза выбросил легкий дымок. Из трех одна да найдет гвоздевую шляпку. Так, есть! Гвоздь вбит пулей. Милиционеры смотрят на меня, широко открыв глаза. – Да милый ты мой человек! – вдруг в неистовом восторге кричит начмил. – Да где ж такое видано? Видал стрелков, видал! Но то из винтовки! А тут из такой пукалки! Ура товарищу следователю! С таким не чай пить – водку! Смирнов, Рязанцев, Тропинин! Тащите его ко мне! Арестовать его, артиста! Как я ни упирался – день пропал. Пришлось пить водку. И пить так, чтобы – ни в одном глазу, как говорится. Единственный глаз Шаркунова все время наблюдает. Внимательно и хитро... Домой меня доставили на лошади начальника милиции. Шаркунов провожал и все время спрашивал: – Как самочувствие? – Отлично... Завтра утром – не забудьте – дознания на просмотр... – Слушаюсь! Ну и орел!.. Так, говоришь, всю Гражданскую – на фронтах? Три раза ранен? – Дважды ранен и тяжело контужен... Да уезжай ты, сделай милость! Утром следующего дня Шаркунов предстал перед моим столом в сопровождении своего помощника с пачкой дознаний. На замечания щелкал каблуками, позванивая шпорами, приговаривал: |