Онлайн книга «Смутное время. Марина Мнишек»
|
— Тем более невероятно, ваше величество! — Вы так думаете. Я готова перечислить те имена, которые вошли в состав посольства. Полагаю, большинство из них вам отлично знакомо. Это боярин Михайла Салтыков с сыном, князья Мосальский и Хворостинин Юрий, дьяк Иван Грамотин, московский — не удивляйтесь! — кожевник, какой-то там Андрианов, Михаил Молчанов… — Молчанов?! — Да-да, именно наш старый знакомец и множество других. Король католический не только принял все предложенные посольством условия, но и от имени сына дал гарантию, что Владислав станет править государством только с согласия Боярской думы и Земского собора. Почему же так ограничивали меня? Почему мне ставили такие условия, при которых я не могла стать любимой народом московским? Что это за дьявольская игра? — Ваше величество, дочь моя, боюсь, простому монаху не найти здесь слов объяснения и утешения. Вы решили уехать, и вы правы. Но ваше одинокое путешествие по этим гибельным местам… — Оно не будет одиноким. Мы едем с несколькими сотнями верных мне казаков. И для полной безопасности я беру только одну служанку, которая, подобно мне, переоденется в гусарское платье. — Вы все превосходно продумали, дочь моя! — Нас может выдать только ваша ряса. — Почему же вы думаете, что я не могу надеть на себя тоже какое-нибудь военное платье? Начали москвичи съезжаться с воровскими полками — уговариваться, чтобы те отстали от Тушинского, «а мы, де, от Московского отстанем, от царя Василия». Тушинские же воры согласились для вида: «Выберем-де сообща государя». В то же время прислал Прокофий Ляпунов в Москву, к князю Василию Васильевичу Голицыну, и к брату своему Захарию Ляпунову, и ко всем сообщникам своим Олешку Пешкова, чтобы царя Василия с государства свергнуть. И Захарий Ляпунов с Федором Хомутовым выехали на Лобное место и закричали со своими советниками с Лобного места, чтобы свергнуть царя Василия. И присоединились к их заговору многие воры и вся Москва и вошли в Кремль, и бояр взяли, и патриарха Гермогена силой, и вывели их за Москву-реку, к Серпуховским воротам и начали вопить, чтобы царя Василия свергнуть. Свояк же царя, боярин Иван Михайлович Воротынский, вошел с теми мятежниками в Кремль, и свели с престола царя Василия и царицу, и отвезли на старый двор… «Новый летописец». 1610 — Это и есть тот город, в котором стоит великий канцлер Литовский? Дмитров, кажется? — Да, ваше величество, именно Дмитров. — Мне кажется, мы никогда не выберемся из этой глинистой жижы. Болота, речонки и грязь. Бог мой, как можно было выбрать такое место для жизни, не говорю уже о таборе. — Это по-своему удобно, ваше величество. Пока враги будут скользить в грязи и тонуть в болотах, их можно заранее рассмотреть и подготовиться к обороне. — Может быть. А вот и сам великий канцлер со своими спутниками. Он будто бы не узнает меня. — Вас трудно и на самом деле узнать, ваше величество, в этом костюме. Вы выглядите самым лихим, но слишком молодым гусаром. К таким, по их возрасту, никто не испытывает достаточного почтения. — Ваше величество! — Я так и думала, что вы не узнали меня, великий канцлер. И вижу, вы удивлены моему приезду, хотя я и послала вам предупредительное письмо. — Я получил его, государыня, и если чем-нибудь действительно удивлен, то это многочисленностью вашей свиты. Здесь по меньшей мере четыре сотни казаков. — Пять, великий канцлер. И даже несколько более пяти. Все они захотели последовать за своей государыней. Именно за мной, а не за государем Дмитрием или гетманом Ружинским. Вам кажется обременительным такой наплыв гостей? — Ни в коей мере, ваше величество. Казаки всегда были желанными гостями в наших таборах. Тем более что место здесь далеко не безопасное. — Кого вы имеете в виду? — Если московиты начнут наступление, удержаться на берегах такой ничтожной речонки будет слишком трудно. Да и не стоит самый город больших потерь. — Вы думаете, московиты скоро перейдут в наступление? — Настроение в лагере московитов заметно переменилось. Договоренность с королем Зигмунтом явно придала им бодрости. — Вы уверены, что эта договоренность достигнута? — Не только уверен. Я знаю от своих агентов, что 4 февраля был подписан соответствующий официальный трактат. — Уже! Меня удивляет уступчивость короля в вопросах веры, где он всегда казался таким непоколебимым. — Ваше величество, никто не заставит ни его, ни тем более королевича Владислава выполнить пункты трактата. Разве вы не были венчаны на царство, не приняв православия? — Но, может быть, именно это и положило начало всем нашим осложнениям. — Я не вижу в московитах такого тупого фанатизма. Они очень привержены к своей вере — постоянная борьба с кочевниками требовала от них этого. Но по сути они снисходительны ко всем остальным конфессиями, и достигнуть с ними соглашения всегда возможно. И начали бояре править, и стали посылать к тушинским, чтобы те своего Тушинского вора схватили: «а мы де уже своего царя Василия с царства свели». Тушинские же люди… посмеялись над московскими и стали их позорить, говоря: «Вы-де не помните государева крестного целования, царя своего с царства свели. А мы-де за своего умереть готовы!» На следующий день заговорщики приехали к царю Василию на старый двор, взяв с собою священников и диаконов из Чудова монастыря, и начали его постригать в иноческий чин. Он же на пострижении ни на один вопрос ответа не давал и говорил им: «Нет на то моего желания». И один из заговорщиков, князь Василий Тюфякин, отвечал вместо него, и так постригли его и отвезли в Чудов монастырь. И царицу его также неволею постригли в Вознесенском монастыре… «Новый летописец». 1610 — Итак, нашей недолгой столицы более не существует, отец мой. — О чем вы говорите, дочь моя? — Конечно, о Тушине. Оно сожжено без следа. — Такой страшный пожар? Но отчего? — Такой беспощадный поджог, святой отец. Только и всего. — И это дело рук… — Само собой разумеется, гетмана Ружинского. Он сумел сдаться московитам как никто другой. Как только было подписано соглашение под Смоленском об избрании королевича Владислава, гетман, по словам лазутчиков, начал готовиться к уничтожению лагеря. — Но какой был в этом смысл? — Чтобы не беспокоить московитов самим воспоминанием о тушинских победах. Последним шагом был пожар. Лагерь подожгли со всех сторон и стерегли, пока он не выгорел дотла. — У вас не связано с ним добрых воспоминаний, дочь моя. — Конечно, нет. И все же… все же там я зачала моего ребенка. Как странно, можно не любить отца, даже ненавидеть его, но ребенок — это совсем другое. |