Онлайн книга «Наш человек в Гаване»
Ветер с силой толкнул их друг к другу. Она сказала: — Неужели вам не надоело подвергать людей опасности? Ради чего? Ради игры в духе «Бойз оун пейпер»? [26] — Вы ведь тоже играете в эту игру. — Я не верю в нее, как верит Готорн. — Она добавила с яростью. — Лучше быть последним жуликом, чем дураком или желторотым птенцом. Зачем вам все это нужно? Разве вас не кормят ваши пылесосы? — Нет. У меня есть Милли. — А что бы с вами было, если бы не появился Готорн? Он сделал слабую попытку отшутиться: — Пришлось бы, наверно, жениться на богатой. — А вы могли бы еще раз жениться? — Она твердо решила продолжать серьезный разговор. — Право не знаю, — сказал он. — Ведь Милли не считала бы второй брак законным. А я не могу рисковать уважением дочери. А что, если нам пойти домой и посидеть у рации? — Но вы же сами сказали, что не ждете никаких сообщений. — Не раньше, чем через три часа, — уклончиво ответил он. — Вероятно, он будет радировать перед посадкой. Как ни странно, ему и самому все это начинало действовать на нервы. Словно он и вправду ждал какой-то вести от взбудораженного ветром неба. Она сказала: — Вы даете мне слово, что ничего не подстроили? Он промолчал, и они повернули назад к темному дворцу президента, где со времени последнего покушения президент уже больше не ночевал; навстречу им, опустив голову, чтобы спрятать лицо от брызг, шел доктор Гассельбахер. Он, видно, побывал в «Чудо-баре» и теперь брел домой. — Доктор Гассельбахер! — окликнул его Уормолд. Старик посмотрел на него. На миг Уормолду показалось, что он сейчас от них убежит. — Что случилось, Гассельбахер? — Ах, это вы, мистер Уормолд. А я как раз о вас думал. Легок черт на помине… — он пробовал шутить, но Уормолд готов был поклясться, что доктору и в самом деле померещилась нечистая сила. — Вы знакомы с моим секретарем, миссис Северн? — Как же, как же. День рождения Милли, сифон… Что это вы делаете тут так поздно, мистер Уормолд? — Мы ходили ужинать… гуляли… А вы? — Я тоже. Из необъятного, беспокойного неба донесся судорожный рокот мотора; он усиливался, замирал, потом слился с шумом ветра и моря. — Самолет из Сантьяго, — заметил Гассельбахер. — Но почему так поздно? В Орьенте, наверно, плохая погода. — К вам кто-нибудь должен прийти? — спросил Уормолд. — Нет. Нет. Надеюсь, никто не придет. А вы не заглянете ко мне с миссис Северн выпить по рюмке? …Насилие похозяйничало в этих комнатах, но теперь картины висели на прежних местах, стулья из металлических трубок чопорно выстроились по стенам, как стеснительные гости. Квартира была обряжена, будто покойник в ожидании похорон. Доктор Гассельбахер разлил виски. — Как хорошо, что мистер Уормолд завел себе секретаря, — сказал он. — А ведь помнится, еще недавно вы места себе не находили от беспокойства. Дела у вас шли неважно. Эта новая модель пылесоса… — Все меняется. Впервые он заметил фотографию молодого доктора Гассельбахера в офицерской форме времен первой мировой войны; может быть, эту карточку сорвали со стены громилы. — Я не знал, что вы служили в армии, Гассельбахер. — Когда началась война, я бросил свои занятия медициной. Показалось очень уж глупым лечить людей, чтобы их поскорее убили. Надо лечить, чтобы люди жили подольше. — Когда вы уехали из Германии, доктор Гассельбахер? — спросила Беатриса. — В тысяча девятьсот тридцать четвертом. Нет, я не повинен, в том, в чем вы меня подозреваете, моя юная дама. — А я не это имела в виду. — Тогда простите. Мистер Уормолд вам скажет: было время, когда я не знал, что такое подозрительность. Хотите послушать музыку? Он поставил пластинку из «Тристана и Изольды». Уормолд подумал о жене, она теперь казалась ему еще менее реальной, чем испанский летчик. И не вызывала мыслей ни о любви, ни о смерти — только о «Вуменс хоум джорнэл» [27] , обручальном кольце с бриллиантом и обезболивании родов. Он посмотрел в другой угол комнаты на Беатрису Северн, — а вот эта принадлежала к тому же миру, что и роковое любовное зелье, безотрадный путь из Ирландии, разлука в лесу. Вдруг доктор Гассельбахер поднялся и выдернул вилку из штепселя. — Простите, — сказал он. — Я жду звонка. А музыка звучит слишком громко. — Вызов к больному? — Не совсем. Он снова разлил виски. — Вы возобновили ваши опыты, Гассельбахер? — Нет. — Он безнадежно оглядел комнату. — Извините. У меня больше нет содовой воды. — Я не разбавляю, — сказала Беатриса. Она подошла к книжным полкам. — Вы читаете что-нибудь, кроме медицинских книг, доктор Гассельбахер? — Очень мало: Гейне, Гете. Все только немцев. А вы читаете по-немецки, миссис Северн? — Нет. Но у вас есть и английские книги. — Я получил их от одного пациента вместо гонорара. Но, кажется, даже не открывал. Вот ваш бокал, миссис Северн. Она отошла от полок и взяла бокал. — Это ваша родина, доктор Гассельбахер? — она разглядывала цветную литографию конца прошлого века, висевшую рядом с портретом молодого капитана Гассельбахера. — Там я родился. Да. Это крошечный городок — старые крепостные стены, развалины замка… — Я была в этом городе, — сказала Беатриса, — перед самой войной. С отцом. Ведь это рядом с Лейпцигом? — Да, миссис Северн, — сказал Гассельбахер, уныло наблюдая за ней. — Это рядом с Лейпцигом. — Надеюсь, русские его не тронули? В передней раздался телефонный звонок. Доктор Гассельбахер неохотно поднялся. — Извините, миссис Северн, — сказал он. Выйдя в переднюю, он закрыл за собой дверь. — В гостях хорошо, а дома лучше, — сказала Беатриса. — Вы, может, хотите сообщить в Лондон? Но я его знаю пятнадцать лет, а здесь он живет уже больше двадцати. Это старый добряк, мой лучший друг… Открылась дверь, и вернулся доктор Гассельбахер. — Простите, — сказал он. — Я что-то неважно себя чувствую. Может быть, вы зайдете послушать музыку в другой раз. Он тяжело опустился на стул, взял бокал и снова поставил его на место. На лбу его блестели капельки пота, но ведь и ночь была сегодня сырая. |