Онлайн книга «А я люблю женатого»
|
– Как же я ненавижу вас, бабы, – медленно произнес Эрик, придя в себя. – Денег тебе? А еще чего? – Хочешь, я встану на колени! Эрик презрительно улыбнулся. – Хочу! И Нина медленно опустилась на колени перед этим ничтожеством. – Я тебя очень прошу! На коленях прошу! Пожалуйста, дай денег! Эрик наслаждался ее унижением несколько минут. Потом спросил: – Ты что, его так любишь? – Я хочу, чтоб он был жив. А все остальное неважно, – прошептала Нина. – Я сделаю все, о чем ты попросишь! – Ммм… Ну ладно. Только ты помни о своем обещании! – Он встал и легонько стукнул ее по голове – она все еще стояла на коленях. – Как же я презираю вас, бабы! Нина слабо кивнула, в глазах ее стояли слезы. Ира и Гена прогуливались по аллее в заснеженном сквере. – Вот видишь, я все рассказала тебе, так, будто ты моя лучшая подруга. Никогда не думала, что можно запросто открыть всю свою жизнь… Сколько я тебя знаю? – Если быть точным, мы работаем вместе год. А по-настоящему познакомились только два месяца назад. Гена помнил точную дату того знаменательного вечера, когда они пошли слушать в кафе песни Нины. – Кстати, мы когда-нибудь вернемся в это кафе? – Непременно!..Странно. Я целый год мимо тебя ходила и не предполагала, что ты тот человек, который может меня понять лучше, чем я сама. – Ничего удивительного. Ведь все, что рядом, кажется скучным, обычным, неинтересным. А заманчиво только далекое, недоступное, – улыбнулся Гена. – Как это объяснить? – Пусть психологи объясняют. – Прости, может быть, это ужасно неловко… но… ты когда-нибудь любил по-настоящему? – вдруг спросила Ира. И он стал рассказывать ей то, что никому не рассказывал: – Мы росли вместе, жили по-соседству. Я даже не сразу понял, что это любовь. Однажды в десятом классе, весной, мы пошли после школы в парк. Сидели у фонтана и ели мороженое. Подул ветер и нас обдало мелкими брызгами. Она сказала: «Это дождь для нас двоих». И тогда я подумал – если ее не будет, весь мир станет мне не интересен… Мы поженились на пятом курсе. Она училась в медицинском, хотела стать врачом и не очень жаловала нашу богемную вгиковскую тусовку… Ира остановилась: – Вы разошлись? – Нет… Летом я снимал дипломную картину в Ялте. Она писала мне и звонила каждый день, но приезжать отказывалась: шутила, что кино – это иллюзия, а ей дорог подлинный мир. – И что же? – Однажды я не дождался ее звонка и позвонил сам. Никто не отвечал. А утром пришла телеграмма… Ее сбила машина. Я не помню, как очутился в Москве, в больнице, но было уже поздно. Я с ней даже не простился. Не успел… Лет пять или шесть жизнь казалась мне бессмысленной, спасала, правда, работа – то самое кино, которое просто иллюзия. А потом я вдруг начал рисовать – начал только потому, что ни одна ее фотография не была похожа на нее подлинную. Мне хотелось нарисовать ее такой, какой она была тогда, в десятом… Может быть, только это меня и спасло. – Прости, что я напомнила… – тихо сказала Ира. – Ну что ты… – Наверное она была удивительная девушка? Он помолчал. – Удивительная. Да. Ужасно серьезная, не по годам. И в то же время ужасно смешливая. Как это в ней уживалось? Она говорила мне – счастье не в том чтобы быть любимым, а в том чтобы любить… Честно? Долгие годы я думал, что уже никогда не встречу такую удивительную девушку. Такого человека. Но в последнее время мне кажется, что на жизнь надо перестать смотреть как на цепь разочарований. У тебя… У тебя ее улыбка, – вдруг добавил он. Ира смутилась: – Твой попугай у меня толстеет. Это не страшно? Все время просит его покормить. – А ты его меньше слушай! И не переусердствуй, а то будет такой цветной говорящий шарик, – засмеялся Гена. Ира тоже засмеялась, но вдруг ее смех оборвался. – Жаль, что мы так поздно встретились. Теперь уже многого не поправишь. Понимаешь, шанс все начать с нуля дается не каждый раз. Мы уже не дети… Ты сказал, в тот первый вечер, что расположение Бога можно заслужить любовью. Но на это нужны огромные силы. И мужество. А я… – Что ты? – Мне кажется, что я слишком слабая. Я устала. Мне не хватит сил. – Тебя отвезти домой? – тихо спросил он. – Спасибо, что ты все понимаешь. Да! Завтра у меня очень тяжелый день. Может быть, самый тяжелый. Гриша неподвижно лежал на кровати. Он словно не видел и не слышал никого и ничего. Кто теперь ему поможет? Кто? Он даже не заметил, как бесшумно вошла Нина, села рядом. Она достала деньги и протянула их Грише: – На! Увидев деньги, он покачал головой: – Нет, я не возьму. – Возьмешь, – тихо сказала она. Он снова покачал головой. – Это твои, квартирные! Ты сама говорила – никогда и ни за что не одолжишь их никому. Нина невесело засмеялась: – Мало ли какую фигню я говорю! Нет у меня никаких квартирных денег. И еще долго-долго не будет. Да это и не важно. – Не надо мне врать. Уходи! Сам влез во все это, сам выпутаюсь! Нина склонилась в нему и прошептала: – Нет, я никуда не уйду. Понимаешь? Никуда от тебя не уйду! Она нежно провела рукой по его лицу. А потом поцеловала. Сама. Первая. Про деньги он напрочь забыл. Он просто целовал Нину и думал – есть же на земле счастье! Вот такое – огромное, свалившееся внезапно, в тот самый момент, когда ты уже ничего-ничего не ждешь от жизни… Он забыл про Ахмеда, про Воронкова, про ларек, про бандитов, про вечные унижения. И даже про испанского переводчика, который отравлял ему жизнь незримым своим присутствием. Нет никакого переводчика. Никого на свете нет. Только он. И она. Он целовал губы Нины, ее тело. И она отвечала ему ласками. И было все это так долго и прекрасно, что Грише ночь с Ниной показалась вечностью. Все, что было до этой вечности, было забыто. Над их кроватью висела картина с маками. Грише казалось, что лежат они на земле, посреди прекрасного макового поля. И солнце ярко сияет над ними. И птицы поют. И этот мир – только для них двоих. Для него. И для нее… И весь он в этом дне растворен – в этом небе, в ослепительно зеленой траве, в алых маках, в бездонных глазах Нины. Когда он проснулся утром, Нины рядом не было… Простыня пахла ее духами и только это говорило ему, что то был не сон. А правда. |