Онлайн книга «Бери и помни»
– Смотри, Евдокия. – Пойду, – прокряхтела Ваховская и медленно встала, разглаживая на себе юбку. – Я с тобой! – объявила Элона и взяла ту за руку. – Нельзя со мной, ласточка. Дусеньке завтра на работу. Вам с Ликой – в садик. Все, видишь, при деле, птичка моя. – А ты не ходи! – попросила ее Элона. – Нельзя не ходить: там денежку дают. – Мно-о-ого? – поинтересовалась девочка. – Много, – бездумно подтвердила Дуся и начала собираться. – Я тоже тогда пойду, – сделала вывод Лёка. – Денежку дадут. Мно-о-о-ого. Домик купим. – Деткам нельзя. Они маленькие. Вырастешь – будешь денежку зарабатывать. – Как ты? – Ну, лучше не как я. По-другому. Учительницей, вот, например, в школе. Или инженером. – Я буду певицей, учительницей или художником, – подала свой голос с кровати толстая Анжелика. – Я буду учительницей, – не согласилась с ней сестра. – Вместе будете учительницами, – заверила их Дуся и, поцеловав на прощание обеих, ушла домой. – Дуся ушла, – сообщила Элона вернувшейся матери. – Скатертью дорога! – Чего ты на нее взъелась? – полюбопытствовал Селеверов у жены. – Ничего не взъелась! Как подумаю, что вместе жить надо будет, прям неохота даже становится. Каждый день эту дылду видеть – «хорошо, нехорошо». Бесит она меня! – Бесит, говоришь? – Ладно еще! – отмахнулась Римка и начала накрывать на стол. – Прыгаете вокруг нее, как поп у божницы. Ду-у-усенька! Ду-у-у-сенька! Если бы не ты, Ду-у-усенька!.. Она ж никто. И звать никак. Селеверов внимательно посмотрел на жену: бегает, суетится, чушь какую-то лопочет, вроде как ее не касается. Даже не знаешь, что и думать, то ли дура, то ли совсем отвязная. Всех ненавидит. Неужели правда не понимает, что золотая ложка в рот нырнула? Евдокию поедом ест: все не так, все не по ее. Человек доброе дело для нее делает, а ей все мало. Впервые Олег Иванович размышлял о своей половине в таком ключе. Семь лет прожили они вместе, а о Римкиной душе Селеверов никогда не задумывался. Некогда было. Видел, что молодая, красивая, острая на язык. Любил ее. Жалел. Виноватым себя чувствовал, что не может сразу дать ей все и много, как обещал. А вот сегодня… Сегодня смотрел на нее и ненавидел. Мелкой такой ненавистью, брезгливой, как клопа или таракана. Не больше. – Иди сюда, – позвал жену Олег Иванович. – Зачем? – не поторопилась выполнить просьбу мужа Селеверова. – Иди. Сядь. Римка присела. – Зажралась? Селеверова, не понимая, что происходит, вытаращила глаза: – Чо-о-о? – Евдокию не трогай. – Во-о-т оно что-о-о-о! – догадалась Римка. – Жалко стало? Так и не надо тогда. Живи в бараке. И эти (она кивнула в сторону девочек) тоже пусть. Зато Евдокии твоей – почет и уважение. Только кому она нужна? Тебе?.. Мне?.. – Мне нужна, – ответила Элона. – Рот закрой! – рявкнула на дочь Римка. – Это ты рот закрой… – медленно, каждое слово отдельно, произнес Селеверов. – Я дважды не говорю. Евдокию не трогай. Любить ее не можешь, хотя бы уважай. Хоть кого-то уважай в этой жизни. – Это не тебя ли? – ехидно вполголоса поинтересовалась Римка. – Меня не надо. Меня – бойся. – Убьешь? – сузила глаза женщина. – Надо будет, – спокойно продолжил Олег Иванович, – убью. Селеверова промолчала. Сам бережно взял ее за руку и притянул к себе, сжимая запястье мертвой хваткой. – Поняла? – прошептал он в самое ухо. Римка не ответила. – Поняла? – еще раз переспросил Селеверов и сжал запястье еще сильнее. – Поняла, – прошептала Римка и в сердцах, с большим усилием, выдернула руку. Ужин в семье Селеверовых в тот вечер не состоялся: девочки попили чай с сухарями и отправились в постель. Родители укладывались молча, не проронив ни слова. Зато Элона и Анжелика по пять раз вскакивали с раскладушек и подбегали к окну, чтобы пожелать Дусеньке спокойной ночи. – Спокойной ночи! – кричали они в зимнюю тьму, свято веря, что Дуся их видит. – Хватит уже! – потребовала Селеверова и пригрозила вытащить раскладушки в коридор, чтобы «домовой вас защекотал». Услышав про домового, девочки приутихли и затаились, разглядывая мерцающий в темноте потолок. Долго лежали с открытыми глазами, внимательно прислушиваясь к каждому шагу в коридоре: не домовой ли? Так в ожидании и уснули, а утром всех подняла Дуся, постучавшись ни свет ни заря в селеверовскую комнату. Дверь отворила заспанная Римка, нисколько не удивившаяся появлению Евдокии. – Вот! – сообщила Ваховская, протягивая серый прямоугольник сберкнижки. – Это смертные. Больше уж ничего нет. – Умер, что ль, кто? – спросонья не поняла Римка. – Что вы, не дай бог. Теперь хватит. Должно хватить… Селеверова молча смотрела, туго соображая после вчерашнего. – И чего ты мне тычешь? Чего это? – Это сберкнижка. На предъявителя. Олег Иванович знает… Передайте… – засуетилась Дуся и в волнении перешла на «вы». – Проходи, Евдокия, – подал голос со своего ложа Хозяин и с удовольствием потянулся. – Чего ты там? – Принесла… – еле слышно промолвила Ваховская. – Ничего не слышу! – посетовал рябой и спустил волосатые ноги с кровати. Застенчивая Дуся зажмурила глаза, точно помня, что право лицезреть мужчину в семейных трусах должно быть зафиксировано юридически. Другими словами, с этим мужчиной необходимо пребывать в отношениях. Естественно, родственных. Означенное лицо мужского пола может выступать супругом, отцом, братом, наконец, сыном. Более далекие родственные связи Ваховская просто-напросто не рассматривала, поэтому, увидев непрезентабельного со сна Хозяина, растерялась, лихорадочно соображая, допустимо подобное зрелище или нет. Пока Дуся перебирала в уме возможные варианты поведения, Селеверов встал с кровати и подошел к женщине. – Ну-у-у, чего ты там? – Вот. – Дуся снова протянула сберкнижку, в этот раз даже не поднимая головы. – Что это? – задал вопрос Олег Иванович. – Сберкнижка. На предъявителя. Вы говорили, две не хватает… Селеверов замер на месте с ощущением, что попал под золотой дождь. В голове Олега Ивановича все встало на свои места. Но тревога не отпускала. Селеверов чувствовал какой-то подвох: уж очень попахивало чудесами. Так не бывает. |