Онлайн книга «Девичьи сны»
|
– Ученый совет дал сдержанную оценку работе. Но не приостановил же исследование. – В решении записано, что мы отклонились от плановой тематики и что следует заново переосмыслить методику. Это все равно что остановить работу. Круглов выдергивает лист из машинки и протягивает Рогачеву со словами: – Глеб Алексеевич, извините, конечно. Если бы мы представили реферат вот в таком виде – все было бы по-другому, правда? На листе напечатано: Докт. биол. наук Рогачев Г. А. Канд. биол. наук Штейнберг Л. M. некто Круглов Г. П. И ниже название реферата: «Рост активности нейроклеток под воздействием…» и так далее. Рогачев резко комкает лист и швыряет на стол: – Что за выходка, Круглов? Как вы смеете провоцировать? А Круглов поднимается из-за стола с неестественно умильной улыбочкой: – Вот тогда бы мы услышали другую песню, а? Ах-ах-ах, какое замечательное открытие… Глеб Алексеич и его сотрудники открыли заманчивую перспективу… – Перестань, Юра, – говорит Штейнберг. – Зафиксировать зрелость, отодвинуть старость… – Мне ваши лавры не нужны! – Рогачев разозлен, но сдерживает себя. – Тем более что их и не предвидится… – А вдруг прорастут? – Круглов обводит рукой лысину Штейнберга, но тот отбрасывает его руку. – Такой, знаете, пышненький зеленый веночек, – юродствует Круглов. – Он так бы подошел к вашей научной фигуре, Глеб Алексе… – Это хулиганство, Круглов! Я требую, чтобы вы немедленно… – Хулиганство? – повышает голос Круглов. Теперь не улыбочка у него на лице, а грозный вызов. – А как называется то, что вы с нами проделали? – Немедленно прекра… – Я скажу, как это называется! И Круглов яростно выкрикивает фразы такой образной силы, что с потолка сыплется штукатурка. Вошедший было в лабораторию Волков-Змиевский застывает в ужасе, кусок штукатурки ударяет его по голове. Змиевский, взвыв, обращается в бегство. Выбегает из лаборатории и Рогачев. Некоторое время Круглов и Штейнберг молчат. – Вот это да! – Штейнберг потрясенно оглядывается. – А бетонные плиты тоже можешь сорвать?.. Это ты по-боцмански, да? Не отвечает Круглов. Отвернувшись к окну, ломая спички, закуривает. Штейнберг подходит, кладет руку на плечо. – Юра, – говорит он медленно. – Выслушай внимательно. Нам остается только один выход… Вера Никандровна в своей маленькой кухне готовит праздничный пирог. Ей помогает пятилетняя дочка – хорошенькая наивная мордашка, большой белый бант в русых волосах. Дочка, высунув в старательном рвении розовый язык, выкладывает тесто в круглом поддоне нарезанными кружками яблок. Вера Никандровна зажигает газ в духовке и оборачивается к дочери: – Все, Галочка? – Сейчас, мам. Вот еще маленький кусочек остался. Пирог посажен в духовку. Теперь можно присесть отдохнуть. Вера Никандровна смотрит на часы: начало седьмого. За окном темнеет по-весеннему: к извечной зимней петербургской серости добавлено немного синевы. – Мам, а почему женский день только один раз в годе? – В году, – поправляет Вера Никандровна. – Так, наверное, придумали мужчины. – Наверное, – кивает с серьезным видом Галочка. – Все глупости придумали мужчины. Да? – Ну, – улыбается Вера Никандровна, – за исключением тех, которые придумали женщины. – А папа принесет мне подарок? – Непременно. – Я, мам, знаешь что хочу? – Галочка морщит лоб, напряженно думает. – Не знаю сама… Нет, знаю! Хочу зонтик. – У тебя есть зонтик. – Ну он же зеленый. А я хочу красный. Как у Зойки. – Ты моя хочучка-почемучка. – Вера Никандровна привлекает ее к себе, поправляет бант. – Мам, а тебе папа что принесет? – Папа накануне восьмого марта всегда дарит мне мимозу. Спустя некоторое время Вера Никандровна взглядывает на часы: двадцать минут восьмого. Отодвинув занавеску, она смотрит в окно. Там большой скучный двор, исполосованный пятнами оконного света. Стоят отдыхающие автомобили. Бредут, как темные призраки, прохожие. А посередине двора – черные стволы деревьев и путаница голых веток на белом фоне залежавшегося здесь снега. И чудится Вере Никандровне, будто желтое мелькнуло на снежном островке. Будто ветка мимозы качнулась в банке с водой… Ладонями зажала, пытается согреть внезапно захолодавшие щеки. В следующий миг Вера Никандровна бросается к телефону, раз за разом набирает номер, который не отвечает. Она, заглянув в телефонную книжку, набирает другой: – Виктор? Вы уже дома? Это Вера Никандровна… Виктор, почему-то нет Леонида Михайловича… Обычно в это время он уже дома… А лаборатория не отвечает. Голос Волкова-Змиевского в трубке: – Я в шесть ушел, они с Кругловым еще были в лаборатории. Да вы не беспокойтесь, Вера Никандровна. Ну, задержались немного. Наверное, он в дороге, сейчас придет. Но время идет, а Леонида Михайловича все нет. В начале девятого Вера Никандровна снова звонит: – Виктор, извините, это опять я… Нет, не пришел. Что-то там случилось. – Да что вы, Вера Никандровна, – слышен бодрый голос Змиевского. – Ничего не может случиться. – Что-то случилось. Я ужасно волнуюсь. Витя, умоляю вас… Вы, кажется, близко от института живете… – Там все давно закрыто, Вера Никандровна. Все лаборатории. Скорее всего они с Кругловым по дороге… – Ну хорошо. Простите. Я сама поеду. Вера Никандровна бежит в комнату дочери: – Галочка, мне надо ненадолго уехать. Волков-Змиевский кладет телефонную трубку. Несколько секунд стоит в нерешительности, потом снова хватает трубку, набирает номер: – Надю позовите, пожалуйста… Надюша? Вот какое дело, сейчас позвонила жена Штейнберга, она беспокоится, что он домой еще не пришел… Ну Штейнберг! Она меня просит подъехать в лабораторию, посмотреть, не случилось ли чего… Ну конечно… Но очень просит, понимаешь? Придется сейчас побежать… Надюш, да ты не сердись! А когда там начало следующего сеанса? В десять? Ну так успеем! В огромном коридоре коммунальной квартиры он одевается, нахлобучивает шапку, заглядывает в кухню: – Мама, я ухожу. Мать Змиевского, оживленно беседующая у плиты с соседкой, повертывает бледное лицо, обиженно надув губы: – Витюша, ты обещал сегодня починить швейную машинку. – Завтра починю! – Змиевский устремляется к выходу. |