Онлайн книга «Девичьи сны»
|
– Дракон – это боцман? – Ну а кто ж еще? – А знаете, Филипп, я тоже был боцманом. – Да? Интересно. На каком пароходе? – На торпедном катере. В войну. Филипп, хмыкнув, высыпает изо рта гвозди на столик, снимает с колодки туфлю, внимательно осматривает ее. Потом, сняв передник, поднимается, кличет Игоря: – Дитя! Ты почистил рыбу? Тут у меня есть еще, возьми. Нарежь и положи на жаровню. Раздуй угли. Они втроем сидят вокруг столика, едят жареную рыбу, помидоры и хлеб. – Если хотите, молодой человек, – говорит Филипп Круглову, – я налью вам вина. – Спасибо, не откажусь. Сколько вам лет, Филипп? – С вашего разрешения, шестьдесят два. – А мне пошел семьдесят первый. – Семьдесят?.. – Рука Филиппа с бутылкой красного вина застывает в воздухе. – Пардон, я немножко глуховат. – Вы услышали правильно. Прошу вас не называть меня молодым человеком. – Договорились, – кивает сапожник и наливает ему в кружку. – Ну, выпьем за ваше здоровье, боцман. – Спасибо. – Я сразу понял, что вы особенный человек. А знаете почему? – Почему? – Я посмотрел на ваши ботинки. Мне не надо знать анкету, я узнаю человека по обуви. – Что же вы узнали обо мне? – Я же сказал ясно, что вы особенный человек. Вы умеете шевелить пальцами ног. – А что это значит, Филипп? – Это значит то, что я сказал. Будьте здоровы. У себя в комнате Круглов, сняв ботинки, тщательно обтирает их от дорожной пыли и ставит на весы. – Убери, – говорит он Игорю и садится за стол, что-то записывает. А Игорь отправляет ботинки в картонную коробку. – Дядя Георгий, – говорит он, вынимая из коробки толстую войлочную прокладку, – войлок, по-моему, сухой. – Дай-ка сюда. Да, надо немножко подпитать. Круглов отпирает ключом дверцу шкафа, достает бутылку с наклейкой «Боржоми», но заполненную жидкостью цвета крепкого чая. Несколько капель этой жидкости быстро расплываются по войлоку, и Игорь кладет его обратно в коробку, под ботинки. Бутылку Круглов снова запирает в шкафу. – Теперь пойди почитай, Игорь. Мне надо поработать. Вечером сад вкрадчиво шелестит листвой. На освещенной веранде сидит Черемисин, читает газету. Ася накрывает на стол. – Игорь! Мальчик выглядывает из комнаты, из которой доносятся выстрелы, крики, взрывы. – Чего, мам? – Что ты там смотришь? – Фильм идет про войну. – Опять про войну. Никак не успокоятся. А что делает дядя Георгий? – Работает, наверное. – Что он без конца пишет, хотела бы я знать? Позови его пить чай. Круглов выходит из своей комнаты на веранду. Он необычно оживлен. – Чай – это хорошо, – говорит он, садясь на свое место у стола. – Альтернативный напиток, как сказал бы наш друг Филипп. Что пишут в газете, Михаил? – Да так, все то же. – Черемисин откладывает газету. – Волнения в Северной Ирландии, в Южной Корее. Международный симпозиум физиологов в Будапеште. – Симпозиум физиологов? – Круглов разворачивает газету, пробегает сообщение. – Ты прав, все то же. О, клубничное варенье! Спасибо, Ася. Ну, Михаил, как поживают твои старички? Они не торопясь пьют чай с вареньем, и Черемисин сдержанно отвечает: – Когда старички выполняют предписания, они поживают довольно прилично. – Какие предписания ты имеешь в виду? – У нас в санатории «Долголетие» выработан целый комплекс методик. – Да, долголетие. От Гиппократа до наших дней люди бьются над этой проблемой. Скажи-ка, племянник, в чем заключается, по-твоему, причина старения? – Сложный вопрос, дядя Георгий. В общем, я согласен с мнением, что старость – постепенная утрата способности организма к самообновлению. Общее развитие жизни связано с неизбежностью смерти, а ведь что-то должно ее подготовить. – В тоне Черемисина появляется лекторская нотка. – Известно, что интенсивность обмена веществ у девятилетнего ребенка достигает пятидесяти процентов, а у старика в девяносто снижается до тридцати. Изменяется поглощение кислорода, выделение углекислоты, подвижные белки приобретают более устойчивые формы… Ну и так далее. Хочу сказать, что организм в старости приспособляется к возрастным изменениям, и мы, гериатры, считаем главной задачей стабилизировать возможно дольше это приспособление. – Утрата способности к самообновлению – это верно, Михаил. Но не приходило ли тебе в голову, что мозг… Впрочем, ладно, – обрывает Круглов самого себя. – Все это слишком скучная материя для Аси. – Да нет, пожалуйста. Я привыкла к таким разговорам. Все хочу вас спросить: вы работаете в Ленинграде? Круглов, прищурив глаз, смотрит на нее. – Ася, – говорит он, усмехнувшись какой-то своей мысли. – Ася и Михаил. Я сознаю, конечно, что веду себя не слишком вежливо. Свалился с неба дядюшка, живет две недели и хоть бы два слова рассказал о себе. Нет-нет, Миша, помолчи, я знаю, что это именно так, хотя я очень ценю твою деликатность. Ну что ж. Пожалуй, пора мне кое-что рассказать… Он доедает варенье, допивает чай. Морщит лоб, собираясь с мыслями. – Впервые мне это пришло в голову после ранения на третьем году войны. В торпедной атаке меня сильно ранило, осколок попал вот сюда. – Он кладет ладонь на правую сторону груди. – Думали, что не довезут до базы – помру по дороге от потери крови. Но я не помер. Отлежался в госпитале, рана зажила. А в моей канадке осталась здоровенная дыра. Как раз в начале кампании нам выдали новые куртки, американские, мы их называли канадками. Сверху плотная непромокаемая ткань, снизу мех. Капюшон, тепло, не дует. До сих пор злюсь, как вспомню: на мне дырка зажила, а на канадке так и зияет. Испорчена хорошая вещь, а вещевики ведь никогда не торопятся выдать новую… Улавливаешь мысль, племянник? – Пока нет. – Я тоже не сразу понял. Так только – мыслишка мимолетная. А после войны поступил на биологический факультет – тогда-то и задумался всерьез. Понимаешь, вот кожаная обувь, изнашиваются подошвы, верно? А живой человек ходит босиком, тоже протирает кожу, а она снова нарастает. И я подумал: нельзя ли сделать так, чтобы неживая кожа, подошва, тоже самовосстанавливалась? – Напрасный труд, – говорит Михаил. – Кожа для подметок теперь почти не применяется. Синтетика, полиуретан… – Экой ты фарисей, братец… Полиуретан!.. Я же про философскую проблему толкую. Ну-ка посмотри на явление износа с высоких позиций. Все случаи сводятся к двум категориям. Первая – постепенный износ. Пример – те же ботинки. Хоть из кожи, хоть из синтетики. Ступил в новых ботинках на землю – начался износ. Точно определить, когда они придут в негодность, трудно. Индивидуальное суждение, верно? Один считает, что изношены, и выкидывает. Другой подбирает их и говорит: фу, черт, почти новые ботинки выбросили, дай-кось поношу. |