Онлайн книга «Московские тени»
|
– Я не жадный. – Ну всё, всё, – Андрюха поднял рюмку. – Пьем за дружбу! – Пьем, – поддержал бородатый. Выпили, постепенно успокоились. Решили все-таки спеть. Но чтоб детей не будить, вышли с бутылками, рюмками, кое-какой закуской на веранду. Там тоже был большой стол, стояли табуретки, стулья. После тепла в доме и выпитого показалось, что и на улице тепло. – Всю ночь здесь будем, – объявила Наталья. – Хоть надышимся. – Да-а, по сравненью с Москвой, воздух… М-ма! Но тут же стали бегать в дом и одеваться. – Друзья, только одно условие, – сказал Андрюха, когда расселись. – Поем негромко и мелодично. Соседи вокруг. – Да никого тут нет. Пустые дома… – Володь, это тебя касается в первую очередь. Ты у нас любитель громкости. – Я душой пою! – Ну вот – держи ее в рамках. Володька укоризненно покачал головой: – Эх, Андрюшка, занудой ты каким-то становишься… Душа в рамках… Ладно, – хлопнул в ладоши, – давайте сначала про церковь. Чтоб кровь разогнать. – Для начала бы выпить не помешало, – заметил бородатый. – Эт правильно! Выпили. Володька, не закусив, сразу завел: – У це-еркви стоя-ала-а каре-е-ета-а… Остальные с готовностью подхватили. Эту песню пели каждый раз, когда собирались. Любили. И Сергеев, хоть и не находил особой радости в пении, но когда-то в юности услышав по радио «У церкви стояла карета» в исполнении Жанны Бичевской, с первого раза запомнил почти все слова. И с удовольствием подпевал, и чувствовал, что в груди что-то расширяется – что-то светлое и дорогое растет… …Все го-ости-и наря-адно оде-е-еты, Неве-еста всех кра-аше была-а… – Ох, хорошо, – подождав, пока последние звуки погаснут, простонала Наталья. – Хорошо-то как… – Да-а, – вздохнул и бородатый, – много чего есть в русской культуре великого, но песни – это жемчужины. Лекарство. – Эт правильно. – Володька, подсвечивая себе зажигалкой, стал наполнять рюмки. – Теперь предлагаю «Лучину», для полного очищения. – А знаете, кто слова написал для «Лучины»? – спросил бородатый. Наталья сморщилась: – Не надо, не надо! Пусть для нас будет народной. – Так! Пьем – и поем. И опять начал Володька. Осторожно, душевно: То-о-о не ве… То не ветер ветку кло-о-онит, Не-е-е дубра… Не дубравушка шуми-и-ит… – То-о мое!.. То мое сердечко сто-о-онет, – грянули Наталья, бородатый и жена Сергеева. Андрюха и Сергеев помалкивали. – Ка-ак осе… Как осенний лист дрожи-ы-ыт… – Э! Э, стоп! – вдруг замахал руками Володька. – Погодите! – Ну что опять? – Как вы спели? А? «Осенний»? Да не «осенний лист», а – «осины»! «Осины», понимаете? Наталья ударила кулаком по столу: – Ну вот вечно всё испортит! Что за день такой… – Да с чего вы взяли? – возмутился бородатый. – Все всегда поют «осенний». И я точно помню – я текст читал. В моем спектакле эта песня звучала. – В попсовой книжке, значит, текст читали, – проворчал Володька. – Осенний лист дрожит – х-ха!.. Да ну, всё… Ладно. – И он стал набивать трубку. Молчали. Всем, кажется, было неуютно, неловко, то ли за себя, то ли за Володьку. Сергееву хотелось снова быстро опьянеть и уйти спать. – Что-то сплошные споры у нас сегодня, – заметила жена. – Редко собираемся, – отозвалась Наталья. Еще помолчали. Потом Андрей сказал, сказал так, что у Сергеева пробежали мурашки: – Некрасиво ты себя ведешь, Володя. Нельзя так. – А что мне, замечание сделать нельзя? Поют неправильно, Митяева с Визбором путают… Осенний лист у них!.. – Да, теперь только вешаться, – не выдержал Сергеев; Володька его тоже сегодня раздражал как никогда. – Режиссерство устроил тут. И так настроения нет… Володька, досадливо вздыхая, раскуривал трубку. Раскурил, смачно выдохнул дым. – Понятно. Но… но позволю себе встать на защиту песни. На защиту правды. В песне каждое слово играет огромную роль. Недаром даже пословица есть… – Уважаемый Владимир, – перебил бородатый. – Поскольку вы считаете себя специалистом в этой области, то, наверное, знаете, что существуют по крайней мере семь равноизвестных вариантов песни «Степь да степь». Так? Слова там, мягко говоря, разнятся, но ведь в голову никому не приходит какой-то из вариантов делать главным. Так или нет? – Сейчас. – Володька налил себе водки. – Хватит пить, – попыталась помешать Наталья, – хоть бы всем предложил… – Оставь меня в покое. – Он выпил, пыхнул трубкой, кашлянул. – Видите ли… Одно дело варианты, а другое – «осенний». В церковной службе есть множество молитв, но слова ведь в них не меняют. Существует канон. – Это совсем разные вещи. – Да ничего разного!.. – Или про черного ворона! – встряла слишком активно жена; наверно, решилась перевести разговор. – Я с ней в Щукинское последний раз поступала. – И запела тоненько, с фальшивой грустью – ей явно было не грустно, а хорошо от общения с друзьями, от споров, даже от близости ссоры: Че-о-орный ворон, друг ты мой серд-е-ешный, Что летаешь высоко… Сергеев поморщился, отвернулся… В холодильнике еще были куриные крылышки, что-то мясное и Наталья с Володькой привезли. Разжечь костер по новой, посидеть в одиночестве, слушая ночь, ворошить обгорающие полешки… Пить опять не хотелось – после того как поспал, водка не брала, казалось, она не рассасывается по организму, а просто стекает в желудок, напитывает лежащую там пищу горечью… Да, или костром увлечься, или лечь в кровать. Уснуть глубоко, умереть до завтра. – Приве-ет! – Но скорее не приветствие, а вопль недоумения, и на веранду поднялся Максим всё с такими же длинными волосами, с неизменными гуслями в полотняном чехле; следом за ним появилась невысокая, но стройная, темноволосая девушка. Голубые в обтяжку джинсы, белые сапожки и белая куртка-ветровка. Лицо, на первый взгляд, некрасивое, неправильное, и этим, наверное, притягивающее взгляд, интересное. За столом насторожились, притихли, словно почувствовали опасность. Смотрели на Макса, на девушку. – Привет, друзья, – первым ответил Андрюха, – присаживайтесь, мы вот тут… – Спасибо… Сейчас. – Макс и девушка ушли в дом. – Сейчас детей перебудят, – вскочила со стула жена. Наталья выжидающе посматривала то на Володьку, то на Сергеева, как будто призывая действовать. Сергееву еще сильнее захотелось куда-нибудь деться отсюда. «Пять минут назад взял бы и ушел, – досадовал. – А теперь – сиди». А Володька был слишком обижен за Митяева, за лист, за сухой тон хозяина – он скрючился на табуретке, пыхал трубкой и глотал пиво… Чтоб разбить напряженность, Андрюха с увлечением стал рассказывать: |