Онлайн книга «Сделай это нежно»
|
– Вот из-за таких цены и повышаются! – поддерживает ее девушка. – Эй, водила, давай – двигай уже! – кричат со всех сторон. – Как же – поедет он! Ему бы побольше народа напихать. Трогается Серафим. Тормоза плохие, двери скрипят. Снег все валит и валит. Господи, твоя воля, думает отец Серафим. Толпа колышется в салоне, как вода в бочке. Карманный вор разрезает сумочку гражданки. – Спасите! Грабят! – истошно вопит та. Вор бросает кошелек на пол. Двое мужчин пытаются схватить его. Вор размахивает лезвием. Толпа откатывается от него, как прибой от берега, где только место находится! Мужчины отступают. – Попишу-порежу! – в отчаянии кричит вор. К нему бросается ограбленная гражданка, надвигается грудью, кричит с таким же отчаянием: – Пиши! Режь! Не боюсь я тебя! Гражданка хватает вора за грудки, трясет изо всех сил. – Ты чё? Ты чё?.. – растерянно бормочет вор. – Режь, говорю тебе! Все равно жизнь – дерьмо! – кричит ограбленная. – Встаю в шесть утра, ложусь в час ночи! На работе пашу, как лошадь! Дома, как сталевар у мартена! Режь, режь, гадина! Вор испуганно пятится: – А вот и не буду! Он отодвигается подальше от гражданки и покорно протягивает обе руки мужчинам: – Нате! Вяжите! Все равно в тюрьме повешусь на хрен! Повисает молчание. Только агрессивная бабулька тихо вздыхает: – Может, у него детство тяжелое было… – Ага! У меня тоже… детство… – бормочет первый мужчина, не сдавая позиций. – Вяжи его, братва! Водила, останови у ментовки! – Какая ментовка, – отвечают ему со всех сторон. – Да мы в пробках на час застрянем! И снова повисает тишина, слышен только голос подростка во всем черном, с высоким «ирокезом» на голове: – А давайте его… того… прямо здесь… Все охают, глядя на юного «гота» – ну и дети пошли! Лишь агрессивная бабулька не теряет дара речи, дает парню подзатыльник: – Ты пионер? Комсомолец? Ай-яй-яй… Все растроганно улыбаются, разрядила бабка атмосферу. – Бабушка, да он не знает, кто такие пионеры! – смеется девушка-студентка. Но агрессивная бабка не сдается, говорит хищно: – А вот я ему ща и расскажу… Склоняется к подростку, крепко хватает его за ухо, ведет к своему месту, подвигает элегантную женщину, примостившуюся рядом. Начинает что-то напористо бубнить ему прямо в ухо. Гот не сопротивляется, слушает, ему все равно – лишь бы сидеть! Дребезжит маршрутка, останавливается у каждого столба – пробка большая. Мужчины все еще держат карманника. Никак не решат, что же делать. – Надо бы его привязать. Чтобы не сбежал! – говорит первый мужчина. – Точно! К перегородке, рядом с водилой! – Веревка у кого-то есть, граждане? – обращается к салону женщина. Оккупированный агрессивной бабушкой подросток-гот стыдливо вытаскивает из рюкзака капроновую удавку: – Вот… – Молодец! – хвалит первый мужчина. – Вяжем! – командует второй и тащит воришку ближе к отцу Серафиму. – Вы не возражаете? – кокетничает с ним гражданка, давая место заключенному. – Да что я, сестра… тьфу, прости господи, гражданка, с ним делать буду? – сопротивляется Серафим. – В участок первый попавшийся сдашь… – говорит первый мужчина. – Ментов сюда вызовешь – они сами с ним разберутся, – подсказывает другой. Мужчины привязывают вора к перилам рядом с отцом Серафимом. Маршрутка едет дальше. Дребезжит, останавливается. Тоскливо Серафиму, посматривает на привязанного рядом с ним вора: – Как же ты, сын мой, дошел до такой жизни? – Все равно – в тюрьме повешусь… – хлюпает носом вор. – Живым меня не возьмете, гады! – Вот завел пластинку… Воровать не надо! – заводится гражданка и добавляет сочувственно: – А почему сразу «повешусь»? Отсидишь – может, человеком станешь… – Ага, как же! Может, и стал бы, если бы меня в детстве не бросили на произвол судьбы… – отвечает вор. – Я же говорила – трудное детство у парня… – подает голос издалека агрессивная бабка, которая уже пропела юному готу и «Взвейтесь кострами!», и «Интернационал», и о первом съезде ВээЛКаэСэМ начала рассказывать. – Что, в самом деле – трудное? – недоверчиво спрашивает гражданка у вора. – А то! – говорит тот и носом хлюпает, глаза к потолку подводит и начинает рассказывать про свою жизнь невеселую: – Работала моя бедная мамочка у прокурора. М-м-м… секретаршей. Молодая была… Лимита длинноногая! Я ее не помню совсем. Иногда только, когда не спится, вроде как слышу шорох ее платья: когда клала она меня на пороге детского дома – ветер был… Платье шуршало. Такое… сиреневое. Отшуршала и – прощай, родная мать моя! Папаша, конечно, был женат. Ребенка не признал. Мать выгнал с работы. Пошла она к реке глубокой и утонула с горя. Оставила в пеленках вот это – и камнем на дно… Достает он из кармана какую-то бумажку, читает вслух: – «Нет правды на свете, сынок. Расти и будь здоров. А отец твой – прокурор. Помни это. И отомсти за поруганную честь твоей бедной мамочки…» А ниже – и адрес, и имя отца моего. Пошел я по тому адресу… А он уже – ого-го! – в депутатах! Не дотянешься. Поэтому решил я так: папаша – прокурор и депутат, так я ему хороший подарочек сделаю: стану вором. А потом это все обнародую. Вот как сейчас! И повешусь в тюрьме! Чтоб знал! Чтоб все знали! – Ой-ой-ой, вот горе-то какое, бедная деточка! – всхлипывает ограбленная гражданка. – А когда тебя мать бросила? – Да тридцатник лет назад… – говорит вор. – Тридцатник… Это какой же год? – напрягается гражданка, что-то подсчитывает и вдруг вскрикивает истошно: – Ой! Дергается маршрутка на льду, и толпа дергается в сторону гражданки, мол, что произошло. А она глаза закатывает и заводит, как лирник в подземном переходе: – Ой, люди добрые… Как в город я приехала – о-ё-ёй… Безграмотная, бесприютная… Встретила его на улице – вылитый Хуан Карлос! О-ё-ёй… Ехал он в машине. Остановился рядом со мной, говорит: не танцуете ли вы, девушка, в ансамбле Вирского – очень у вас хвигура ладная… Нет, говорю, я на камвольно-прядильном. «А не хотите ли вы пообедать со мной, а там решим, что с вами делать». Повел в ресторан. И взял меня к себе в секретарши. Кохве ему варить. И такого кохве наварила, что домой стыдно было возвращаться. Говорит мне: «Ну, прощай, моя милая! Женат я и партейный. Иду на повышение…» Денег дал. Я эти деньги потом в пеленках оставила. И пошла к реке глубокой… о-ё-ёй… |