Онлайн книга «Поэтесса. Короткий роман»
|
Меня не всегда интересуют люди, которых не интересую я. Но люди, которых я интересую, интересуют меня всегда. На взгляд, по одежде и манере держать себя он был похож на бизнесмена больше чем средней руки: «Менеджер крупного банка», – подумал я, и меня удивило то, что именно такой человек задал мне этот вопрос. – Да. Я либерал, – сказал я. И добавил совершенно спокойно: – И мне даже в наше время хватит и разума, и чести признать это открыто. Но самое главное: что вы будете делать без либералов? – Это в каком смысле? – переспросил мой собеседник. – В смысле – у кого вы будете учиться быть порядочными?– А разве больше не у кого учиться порядочности? – У либералов учиться легче всего. Потому что либерализм это иногда – глупость. Но никогда – подлость.– Либерализм… Свобода… Вы думаете, что это людям нужно? – Не знаю. Знаю только, что отказ от свободы – это отказ от своих обязанностей. А еще – это трусость.– Свобода, демократия… Может, умнее просто кормить свою семью? – Временами мы такие дураки, что думаем, что мы умнее свободы. – Время имеет свое мнение. Посмотрите телевизор, и вы в этом убедитесь, – сказал он. Вообще-то, телевизор – очень слабый для меня аргумент. И я понимаю, почему кого-то даже не ругают, замалчивают. Но иногда я думаю, если тот, кого называют чертом, говорит правильные вещи, нужно внимательнее присмотреться к тем, кто называет себя ангелами.– Если сейчас каждый прохвост с экрана центрального телевидения может рассуждать о том, чем плохи либералы, значит, с приходом либералов многое изменилось в лучшую сторону, – ответил я, чувствуя, что меня втягивают в спор. – Почему? – Потому что я что-то не помню, чтобы при коммунистах кто-то на телевидении рассуждал о том, чем плохи коммунисты. – Значит, нынешняя власть – все-таки демократическая? – Нет. – Почему? – Потому, что сейчас можно рассуждать только о том, чем плохи либералы.– По вашему, либералы никогда не ошибаются? – в этом вопросе было такое примитивное деление на «черное» и «белое», что ответить на него мне было легко. Как и на всякий не сложный вопрос: – Либералы ошибаются часто. Но дело не в этом. – А – в чем? – В том, что нелибералы ошибаются всегда. Я продолжал прямо смотреть в глаза человека, и что-то в его глазах меня смущало. Хотя я и не понимал – что? Потом вспомнил – так смотрели на меня экзаменаторы. Но вспомнил я потом, а сейчас мне не пришлось даже прибавить к тому, что я сказал, что, кроме прочего, в двадцать первом веке никакой экономики, кроме либерально-рыночной, не бывает. Потому что этот человек еще раз удивил меня. Тем, что сказал то, что, по-моему, человек в таком дорогом костюме говорить был не должен.Он спросил: – А если вам скажут: «Сталина на вас нет!..»? – человек спрашивал меня спокойно, безлозунгово, скорее, иронизируя то ли над моими словами, то ли надо мной самим. И мне пришлось ответить: – Знаете, чем либералы отличаются от сталинистов? – Интересно, чем же? – спросил незнакомец. – Либералы считают всех людей, и даже такое дерьмо, как сталинисты, – людьми. А сталинисты считают всех людей, и даже таких, как они сами – дерьмом.Я мог бы прочитать этому человеку небольшое Ларисино стихотворение: Не судья я судьбе. Но при этом Вижу все: и улыбки, и раны… Прославляю благодарных поэтам! Проклинаю благодарных тиранам!.. – но не успел этого сделать. Разговаривающий со мной человек не собирался останавливаться: – Но ведь количество репрессированных при Сталине – это всего несколько процентов. Мой дед рассказывал мне, что они с бабушкой жили и ничего такого не видели. – Да, – ответил я, помолчав лишь несколько секунд, – и мои родители тоже все время говорили мне, что они жили и ничего не замечали. Только перед смертью мой отец рассказал мне правду. Он рассказал о том, как каждую ночь они не спали – слушали звук поднимающегося лифта. И ждали – в их квартиру или нет? Каждую ночь! И то, что ваш дед не рассказал вам об этом, говорит не о том, что он ничего не видел – Сталин потратил столько сил на то, чтобы его боялись, что ничего не видеть могли только те, кто лишен разума. То, что дед не рассказал вам правду, говорит только о том, что он не поверил вам в том, что вы его поймете.Так кто ответит мне за те годы своей жизни, что мои родители прожили в страхе? И еще – каждый, кто говорит о Сталине хорошо, предает своих отцов и дедов… – …Вы художник? – видимо, моему новому собеседнику показалось, что он еще не все вопросы задал мне. – Да. – Получаете много денег? – Достаточно. – А шахтеры получают мало. – Не вполне понимаю, к чему вы клоните. – Неужели вы не слышали слов: «Вас бы, поэтов да художников, в шахту послать…» – Я был шахтером. Инта. Шахта «Капитальная». Второй участок. Так вот, сейчас я устаю больше, чем уставал, работая шахтером. А то, что художники теперь зарабатывают не меньше шахтеров, так это – хорошо, а не плохо. И кстати, интересно, те, кто предлагает послать художников в шахту, сами в шахте когда-нибудь работали? – я нарочно употребил словосочетание «в шахте» – как говорят шахтеры, а не «на шахте» – как говорят журналисты. Но человек, задававший мне вопросы, этого не заметил и продолжил: – Картины стоят дорого, а уголь дешево. И люди за это платят. Хотя не всем это по карману. Вы считаете, что это нормальным? – Я считаю нормальной такую страну, в которой людям по карману платить и за уголь, и за картины.– Скажите, ведь вы же – российский гражданин… – начал он очередной вопрос, но удалось сразу остановить его: – По переписи – да. – А по происхождению? – По происхождению, – вздохнул я, – строитель коммунизма.– Видимо, вы не бывали голодным? И не знаете, как это тяжело? – переходя с вопроса на вопрос, мой собеседник смотрел на меня очень внимательно. И, несмотря на то, что в моей стране ответы под внимательные взгляды доводили до чего угодно, вплоть до звонков в госбезопасность, я ответил: |