
Онлайн книга «Поэтесса. Короткий роман»
Лучшая в мире мать – это мать, родившая и воспитавшая лучшего в мире сына. А моя мама оказалась достаточно мудрой женщиной, чтобы воспитать меня человеком, не считающим себя в мире лучшим. И любил я свою маму не за то, что она была лучше других, а потому, что она была моей мамой. Наверное, с Родиной – то же самое. Мы ее любим не потому, что она лучшая. А потому, что она наша…»– …Или вы тоже, – «классик» мельком взглянул на меня, но продолжил свой разговор с Гришей, – из тех, кто уделяет внимание женщинам больше, чем Родине? – Да, – спокойно ответил Керчин. – Ведь то, что у меня происходит с женщинами, доставляет мне удовольствие. А то, что происходит на моей Родине – нет.– Вам нужно учиться любить Родину! – попытался променторствовать «классик», и Григорий ответил ему: – По-моему, по-настоящему хорошо относятся к Родине не те, кто умеет ее любить, а те, кто умеет ее кормить. – Вы, кстати, вообще-то, гордитесь своей Родиной?! – «классик» обращался уже не к залу, а одному Грише Керчину, в расчете на то, что тот перестанет ему возражать и замолчит. Есть такие люди, которые думают, что гордость заключается в молчании перед грандиозностью темы. Но Керчин не промолчал. Он сказал спокойно и негромко, но так, что после его слов притих и зал: – Знаете, наша Родина пришла в двадцать первый век такой измученной двадцатым веком, что ею не гордиться – ее пожалеть надо……Это оказалось для «классика» перебором. И он сделал то, что, возможно, не позволял себе никогда раньше – вышел из себя: – Да что вы все время спорите! Да откуда вы взялись?! Да кто вы такой!? – и Керчин тихо ответил «классику»: – Я – ваш ученик……Гриша действительно три с половиной года учился в классе у нашего сегодняшнего гостя в «суриковке». А потом перешел в класс Плавского. Впрочем, теперь это не играло никакой роли, и потом, в коридоре, я спросил Керчина: – Как дела, Григорий? – Как видишь. Есть проблемы – я их решаю. Нет проблем – я их себе создаю.Это действительно было потом, а пока «классик» вернулся на родное поле, засеянное галиматьей. И стал призывать любить историю своей страны, потом любить ее березы, потом любить весну вообще – и все пошло своим чередом; и, скорее всего, предполагалось, что слушатели поймут какую роль в организации истории, берез и весны играл сам «классик». Впрочем, одну новость от него мы с Григорием едва не пропустили – со времен своего последнего появления перед зрителями «классик» оказывается, стал еще и монархистом. Наследником позапрошлой жизни. И аргумент у него, на его взгляд, был неубиваемый: – Монархия – единственная форма разумного правления! Вы же жену себе на четыре года не выбираете?! – самым смешным было то, что все это говорилось серьезно. Самый простой способ продемонстрировать людям свою глупость – это говорить глупости с серьезным видом.Если бы глупости всегда говорились с улыбкой, никто бы и не догадался о том, что это – глупости. «Приехали, – грустно подумал я, и потому, что доморощенные “монархисты” давно утомили. И потому, что потугах “классика” на рассуждение была дремучая болотная тоска, от которой и мои мысли забродили во мне как-то безынициативно. Так и хотелось сказать, а потом поморщиться. А может, поморщиться, а потом сказать: “Ни в одной развитой стране в мире реальной монархии уже нет с середины прошлого века. Не в девятнадцатый же век стремиться России?”Хотя, в принципе, можно было бы разыскать какого-нибудь отпрыска Романовых, построить ему особняк на Воробьевых горах, и пусть себе страну с новым годом поздравляет. Только что, у страны других забот нет, что ли? А что общего между женой и властью – я вообще не понимаю. Кстати, царей не выбирают не то что на какой-то срок, их вообще не выбирают. В наше время быть монархистом может только тот, кто боится выбирать что-либо.Сравнил бы “классик” власть с машиной – все ближе. Но автовладельцы – меняют свои машины каждые несколько лет. Кстати, а люди, если не устраивают друг друга, разводятся. Довольно часто не дожидаясь четырехлетнего срока».В общем, все шло своей накатанной чередой, и когда «классик» занялся любимым делом всех прохвостов – стал ругать «перестройку», не предлагая ничего взамен – вывод напросился сам собой: «Для глупости “перестроек” не бывает…» …На этом дело не ограничилось. Как дешевая провинциальная газета, с потрохами принадлежащая местному губеру, «классик» повторил все сказанное центральным телевидением. Только делал он это как-то неново, трухляво, соломно. Как делается всякое повторение несвоих мыслей. Были дежурные проклятья триждыпроклятым тупым американцам, на которые мог быть только один ответ: – Тупые думают, что американцы тупые. Да и вообще, ругать Америку – это простейший способ не думать о России……Я слушал «классика» в четверть уха, задумавшись о своем, но когда он набросился на политкорректность, назвав ее «пресловутой», мне пришлось встрепенуться. Не потому, что мне хотелось спорить, а потому, что «классик» говорил такое, с чем не спорить нельзя. И я подумал: «По-моему, политкорректность – это самое большое после христианства достижение человечества. И единственная проблема политкорректности заключается в том, что человечество до нее еще попросту не доросло. Не доросло даже до понимания того, что политкорректным нужно быть только там, где можно рассчитывать на взаимность. Нельзя быть политкорректным с теми, кто на нее плюет, ставя свои представления о сосуществовании выше представлений окружающих.Идеи доросли до того, что хорошо должно быть всем людям и странам. Так что осталась сущая ерунда. Странам и людям дорасти до идей. Впрочем, по-моему, человечество не доросло до очень много из того, что у него есть. Например, до того, что оружием торговать нельзя.Но если до политкорректности человечество не доросло, то христианство оно, возможно, уже переросло. Идея “делись с ближним” как форма существования человечества становится попросту вредной. И богатые должны кормить бедных только в одном случае – если они хотят, чтобы бедные остались бедными навсегда. Богатые должны не мешать остальным. А это уже не христианство, а та самая никчемная, пресловутая, необходимая человечеству политкорректность…» И, по сути, «классик» говорил только об одном – о том, что в нашей стране не всякому говорящему есть что сказать. |