Книга Что создано под Луной?, страница 15 – Николай Удальцов

Риоль разговаривал с Крайстом.

Он уже привык к тому, что их разговор состоял из простопостроенных вопросов и коротких ответов. Так разговаривают равные умные люди, не нуждающиеся в приведении примеров и разъяснении деталей.

Иногда, умножение подробностей только мешает пониманию сути.

И главное – так разговаривают люди, которые знают, о чем они говорят.

– Крайст, я хочу задать тебе еще один очень деликатный вопрос.

– Спрашивай Риоль. Не стесняйся. Все вопросы от души – деликатные.

– Крайст, я много летал по небу. Отчего я ни разу не видел твоего отца?

– Скажи, а почему ты не пришел к людям второй раз?

– Я приходил много раз. Только люди этого не замечали.

– Когда?

– Каждый раз, когда ваши представления о параметрах мира менялись.

– Эрик Рыжий? Колумб? Коперник? Галилей?

– Не только.

– Когда ты пришел в первый раз, ты принес людям догматы.

– Я это сделал очень давно, на рубеже Старой и Новой эры, когда людям нужны были новые основы.

– А что делать людям теперь?

– Но ведь согласись, те же заповеди написаны очень не равнооснованно.

Например: «Не укради…» Здесь важно не совершить поступка.

При этом, человек может пожелать завладеть чужой вещью – нужно только, чтобы он не совершил кражу.

– Да. Безразличному к жизни человеку, быть честным совсем не сложно.

Настоящая честность – это честность человека, обуреваемого желаниями.

– А что же делать с заповедью: «Не пожелай жену ближнего…»?

Ведь заплененный желаниями человек, может пожелать этого, но, в силу воспитания, культуры, он не позволит себе это показать.

Перенесет свое желание в своей душе, в мучениях, кстати, но все равно, окажется нарушителем заповеди.

– Здесь все проще: элементарная самоцензура пишущего не позволила написать – что именно не делай с женой ближнего.

– Что же, культурным людям самоцензура необходима.

– Риоль, самоцензкра необходима некультурным людям.

– До того, как поверить в твоего отца, люди верили в очень многих Богов – кажется, это называлось язычеством.

– Они называли разными богами – различные проявления одного Бога.

Дальше шло элементарное развитие представлений.

– От деталей – к целому?

– Пожалуй. Знаешь, что является главным из того, что Отец дал людям?

– Что?

– Диалектика…

– Крайст, но ведь очень многие известные и просвещенные люди выступали против религии и предлагали жить без нее.

– Жить без религии – это не самый плохой способ жить без религии.

– А какой же способ самый плохой?

Риоль еще о многом хотел спросить Крайста, но в это время их нагнала телега, запряженная сытой и, видимо оттого ленивобредущей, лошадью.

На телеге, поверх сенной покладки, на брезенте сидела пожилая женщина в белом платке и поношенном шушуне.

И лошадь, и женщина, казалось, дремали, и если бы Искариот, задравший шляпу на затылок и упиревший кулаки в бока, не крикнул бы: «Тпру-у!» – они бы так и проехали мимо.

– Подвези, бабка!

– Садитесь.

– Бабка, а где здесь трактир?

* * *

Вскоре, вдоль дороги стали появляться первые дома окраины небольшого городка.

Эти дома были либо каменные, либо деревянные, на каменном фундаменте. Окруженные высокими заборами с широкими дубовыми воротами – они напоминали маленькие, семейные крепости.

И каждый из них различался между соседними ровно на столько, на сколько, по-видимому, различались семьи, жившие в них.

То есть, были очень похожи друг на друга.

Следом, ближе к центру городка, дома пошли трех и четырехэтажные. Теперь уже сплошь каменные.

Телега выехала на не большую площадь, посреди которой стояла круглая афишная будка, вокруг которой прогуливался полный человек в темно-синем галифе с красными лампасами и белом сюртуке с металлическими пуговицами.

На одном боку у этого человека висела сабля, на другом – кобура с наганом.

Этот человек, безусловно, был местной властью, хотя он, очевидно, не знал – чем бы ему заняться.

С властью, не только местной, это случается не редко…

– Вот: кому – церковь, кому – трактир, – проговорила женщина, останавливая лошадь.

– А это, что за дом на площади? – спросил Искариот.

– Синематограф.

В полуподвальное помещение трактира, вниз, вела довольно широкая лестница, и Крайст, Риоль, Искариот и их спутницы спустились по ней без толчейных проблем.

Зал трактира оказался, на удивление большим, и, не смотря на полуподземное положение, довольно светлым.

Ближе к входу стояли обыкновенные струганные столы, а дальше, в той стороне, где у стены на некотором возвышении находилось пианино, столы были покрыты почти белыми скатертями.

За одним из столов собралась группа бородатых людей в длинных сюртуках, от карманов которых тянулись на грудь массивные золотые часовые цепочки.

Люди во весь голос что-то обсуждали, склонив головы, друг к другу, но из-за того, что говорили они, собрав головы в пучок – разобрать слов, было почти невозможно.

Еще дальше, за столом возле пианино сидели два офицера в эполетах и аксельбантах. Они держали свои длинные сабли между ног, обутых в начищенные до блеска сапоги. Компанию офицерам составляли две женщины в светлых платьях. Плечи женщин покрывали накидки, у одной – белая, горностаевая, у второй – темно-коричневая с рыжеватыми подпалинами, соболиная.

Офицеры и дамы явно занимались только сами собой и не обращали ни на кого внимания.

Веселые, независимые и немешающие – самые лучшие сотрапезники.

У них была своя форма коллективной самодостаточности.

Под звон бокалов от их стола донеслось:

– …До Царя далеко, до Бога – еще дальше! – на что Искариот, подойдя к одному из офицеров, приподняв шляпу коричневого цвета, тихо сказал: