Онлайн книга «Толмач»
|
– Вы же знаете – у переводчика нет ни глаз, ни ушей… Как у тех обезьян – ничего не вижу, не слышу и ничего никому не скажу. И я нем, как та немослепоглухая обезьяна! – Ах, бросьте!.. Ты смотри, какая… Воду пить! Столько воды ей не выпить… – косо заулыбался Марк, но тут же добавил: – Это несерьезно… Нет, несерьезно… – Это серьезно, – заметил я. Марк недоверчиво блеснул очками, упрямо повторив: – Нет, это несерьезно… Это она сейчас тут говорит, а потом… – Он безнадежно махнул рукой. – Сперва вообще послушаем, что она расскажет… – Вначале послушать тебя хочет, – объяснил я Инге. – Вначале? Значит, возможна и вторая серия? – резво и трезво уточнила она. – Даже сериал, – ответил я, думая, что из могучего коменданта лагеря постепенно превращаюсь в презренную сводню. Она взялась за сумочку, сжала ее. – Ну, расскажем, коли хочет. Шахерзадой еще не была, попробую. Марк, вдоволь наглядевшись на ее бюст, включил диктофон и попросил назвать место рождения и последний адрес. Инга заученно произнесла: – Город Грозный, Чеченская Республика Ичкерия, улица Ленина, 16. Там и жила, пока матушку не грохнули и квартиру не заставили продать…. Марк покачал головой: – Скажите пожалуйста, какие ужасы… И когда это было?.. – А вот уже давно, десять лет назад. Да, ровно десять. Мне тогда пятнадцать лет было… Ну да, месячные уже вовсю шли, – подсчитала она. – Интересно, – язвительно сказал Марк. – Месячные, может, у вас и шли, но десять лет назад в Чечне никакой войны не было. В этом проблема. – Была война, как не было! Там всю дорогу война… Дикие люди! – уверенно ответила Инга. – Матушку убили на улице солдаты. А квартиру чеченцы-соседи отцокали. Хорошо, что еще денег дали немного, могли бы и просто так… Или замочить. Запросто. Если русская. – Где же вы потом жили? По какому адресу? – допытывался Марк, хотя уже понял, что серьезностью тут и не пахнет. Инга в упор ответила на его дотошные взгляды: – Какой вам адрес? Последний, предпоследний?.. Предпредпоследний?.. Москва, пионерлагерь «Сережкины слезки»… – Вы что, пионерка? Какой лагерь? Какие слезки? – обомлел Марк. – А там сейчас беженцы. Помогли, устроили… Обогрели-накормили-постирали-отъебали, – добавила она тише, для меня, и прыснула. – Давайте по порядку, – решил Марк. – Только вначале запишем адрес этого лагеря. Где, кстати, ваш паспорт? – А я без паспорта сбежала. В ауле паспорт остался. У любовника в шкатулке спрятан был, чтоб я не убежала, – пояснила она задорно. – Вот оно что, у любовника… – опешил Марк. – То пионеры, то любовники, аул какой-то… А виза в вашем паспорте была?.. Хотя какая виза, если паспорт у любовника в шкатулке спрятан… Откуда ей быть… – ответил он сам себе. – Родственники живы? – Одна-одинешенька, без ласки и крова. Сирота. Матушку убили, отца угнали чеченцы… – Это до войны, заметьте, десять лет назад, – насмешливо ввернул Марк. – Об отце ничего не известно. Может, и убит. Или сидит. У него вообще-то три судимости. – И она сделала из длинных пальцев решетку перед глазами. – Он у меня резкий… – Понятно. А на Западе родственники имеются? – Нету, откуда им быть? Если бы были… Тетя-миллионерша… Или дедушка-богач… Или двоюродная бабка с бабками… Что может быть лучше?.. Фешенебель!.. Только откуда им взяться? – Инга сделала удивленную мину и пошевелила рукой волосы, перекладывая свою золотую копну так и эдак. Марк следил за ней не отрываясь, как кошка за воробьем, потом надиктовал в микрофон, что у беженки родственников нет, уточнив: – Братья-сестры? – Тоже пусто. Одна росла, балованный ребенок, пупуська, – надула она свои блестящие мясистые губы в пахучей помаде и вдруг откровенно-вульгарно поправила груди в лифчике, ладонями резко подкинув их снизу вверх. Марк вздрогнул: – Что такое? Раздевается? – и вперился в нее. – Чего этот мозгачок залупляется?.. Сиськи на место вставила, только и всего, сиськи, – сочно и с присвистом произнесла она последнее опорное слово и еще раз основательно поворошила и поколыхала свой бюст, нагло глядя в упор на Марка. – Новый лифчик жмет – не могу! Марк спрятал глаза, вздохнул, достал из коробочки таблетку, принял ее: – Что-то нехорошо я себя чувствую. – Довела человека до инфаркта, – сказал я ей. Она подмигнула: – Не умрет, он крепенький, зайчушка. – Какой там крепенький – не видишь, на аптеку работает! – я украдкой указал на батарею склянок, порошков и таблеток на столе. – Такие дольше живут. Марк, что-то побормотав себе под нос, перешел к учебе-работе: – Где учились? Когда? – Ну, где люди учатся – в школе, где еще? Хорошо училась, отличницей была… До восьмого класса… – А потом что случилось? – предвосхитил я вопрос Марка. Она огрызнулась веселым взглядом: – Много будешь знать – импотентом станешь… Я же одна осталась, вот чего! Крутиться пришлось, не до учебы было… – Чем занимались после школы? Она потупила глаза: – Ничем. В ауле у любовника жила. В каком?.. В горном, в каком еще. А любовник… Он меня от смерти спас, к себе в Хал-Килой увез. Там и жила у него… в избе… – добавила она не совсем уверенно. – В сакле? – уточнил я. – В каких еще ссаклях?.. Нет, жила нормально, ничего, ништяк, жить можно было. Скучно – это да. А так – ничего, идет. Марк попросил меня записать название аула, что я и сделал: мы опять склонились над листом бумаги, и я, касаясь ее рук, чувствовал, что ее нога, и так давно прижатая к моей под столом, как будто стала горячей и тяжелей. Пришлось даже обронить: – Осторожней, увидит, – на что она беспечно отозвалась: – Плевать с большой горы… С той, где стоит верблюд, которого все ебут, – и опять подчеркнуто, нарочито прокатила последнее слово. – Не все, а только шестеро, – ответил я ей и подал листок Марку: – Вот тут она жила! Марк посмотрел на листок, как баран на новые ворота: – Что, деревня? Как вы попали в эту деревню? – Одна осталась, по улицам таскалась, от голода всякой фигней занималась… Ну и встретился человек… Уже в возрасте был. У нас большая любовь закрутилась. Как звали?.. Муса звали. Фамилию не знаю… Очень просто, я же не с его фамилией, а с ним спала, для чего мне фамилию знать?.. Взял с собой в горы, с ним жила. – С пятнадцати лет в гареме, что ли? – уточнил, навострившись, Марк. |