Книга Чертово колесо, страница 135 – Михаил Гиголашвили

После Славика стали вспоминать других общих знакомых. У Тараски Шнупса опять неприятности — они с зятем поехали чьи-то именины на зее [75] отмечать, барана зарезали, кровищу прямо на берегу пустили. А немцы, как увидели, так глаза вылупили и давай в полицию звонить.

— И правильно сделали! — отозвался сквозь зёв Васятка. — Там же киндеры [76] бегают, а они барану копф [77] пилят!

— Ну и что? — сказал молчавший до сих пор Малой. — У нас всегда так делали, где ж его резать? И ничего, все ништяк… Я сам в десять лет первому барану копф отпилил. Кого только не резали в селе!.. И кур, и гусей, и баранов, и даже собак для корейцев — они нам по червонцу за каждого хунда платили!

— Так то у вас в дикой Чуе, — приосанился Васятка (сам он был из Алма-Аты). — А здесь другое, понял-нет?

— Где они тут живых баранов берут? — спросил Нугзар.

— А воруют, где еще?.. Зять Шнупса на фургоне работает, знает, где баранта пасется. Едут, видят, цап-царап одного — и ауфвидерзеен! [78] А так баран тугриков триста стоит, будь здоров, если на ферме покупать…

— Есть и фермы?

— Тута все есть.

Нугзар спросил, не знают ли они какого-нибудь места, где можно пожить месяца два-три в Амстердаме:

— Я денег жду, пока нету.

— У нас в Амстике дружок, голландец Норби, пьяница, живет один. Может и комнатенку недорого сдать. Покажем. Перетрем.

— А как тут вообще, опасно без визы жить?

Парни переглянулись:

— Да как сказать? Если не зацапают — то хоть сто лет живи.

— А если поймают?

— Мозг ебать будут. Могут выслать, могут в кнаст [79] посадить, смотря кто ты есть и чего сотворил, — уклончиво ответил Васятка, а Малой возразил сквозь сопли:

— Да не гони пургу! Мой шуряка уже год без визы бегает — и ничего.

— Ну и что, ебать-переебать? Поймают — засунут, — пожал плечами Васятка. — Бегать-то он может, но доколе?.. Или заболеет, пойдет к арцту, [80] тот увидит, что визы нет — и настучит в полицай. Или еще где засветится… Тут не знаешь, где рванет, как по минам идешь…

Сошлись на том, что все может быть, и лучше жить с визой, чем без нее.

На подъездах к Роттердаму их встретило белесое, розоватое небо, мрачные силуэты кранов, серые громады кораблей и штабеля контейнеров. Тюки, гудки, сирены, скрип лебедок, живые точки людей.

— Приехали. Роттер. Куда теперь здесь?.. — спросил Васятка.

Малой обалдело смотрел в окно, пытаясь понять, куда ехать.

— Прямо езжай! — наконец, решил он.

— Куда прямо, когда вот вилка?

— Ну сворачивай, если хочешь! — И Малой начал обиженно рыться в грязных бумажных платках на полу и потом долго, с натугой и рыганием, кашлял в них.

Васятка, резко рванув, повернул и чуть не врезался в соседнюю машину.

— Куда гонишь, водколаз? — ощерился Юраш.

— А хули этот хуиный хуй хуячит так хуёво на хуй?! — заорал Васятка, выруливая обратно на прямую.

Слева, в порту, тянулись бесконечные причалы и доки, возле них копошились оранжевые жилеты, темнели каски. Справа открывались дома, улицы, витрины, афиши, каналы. В машинах на долгих светофорах зевали белобрысые голландцы. Вдоль обочин ехали гуськом безмятежные велосипедисты.

— Прямо, прямо. Скоро причиндалы будут, чугунные яйца, там налево.

Наконец, попали в старый район Роттердама, где узкие розовато-красные дома жались друг к другу, как от холода.

— Гетта, — пояснил Юраш. — Одни шварцы [81] и гельбы. [82]

— Серые тоже есть, — указал Васятка на изможденного типа. Тот, лежа под пыльным деревом, курил крэк, уложив голову на тощий зад своей собаки, которая с нервной любовью озиралась на хозяина, даже не помышляя о том, что хозяин мог быть и другим.

На углах стояли группки людей. Долговязые негры в вязаных шапочках. Кряжистые широконосые типы с черными косичками. Высохшие китайцы с голыми черепами. Желто-красные крашеные девки в коже, усатые малолетки-турки. Все они исподволь провожали глазами машину с немецкими номерами.

— Откуда тут столько разных? — поинтересовался Нугзар.

— Так у голландцев колонии были, они оттуда всю эту сволоту и понавывозили, теперь вот не знают, как избавиться. Вишь, на номера наши зырят, немецкие машины ждут, чтоб отраву продать. Тут героин дешевле мильха. [83] Лишь бы купи-возьми.

— К углу рули, где две шалавы около сриптиз-бара стоят… — вдруг засуетился Малой. — И вайтер, [84] к ресторанту… Это его точка. А сам наверху живет… Вот тут стой.

Его фенстер [85] на втором этаже. Подождать надо. Он глянет, приказ даст.

И Малой, высунувшись из машины, стал всматриваться слезящимися глазами в витрину невзрачного ресторанчика.

В дверях возник парнишка, похожий на вьетнамского пионера.

— Синук хоме? [86] — спросил его Малой.

Малыш пролепетал что-то и грязной ручонкой нажал кнопку звонка.

— Маяк дал. Сейчас показаться надо.

И Малой, высунувшись по пояс из машины и глядя куда-то в небо, стал бить себя в грудь руками, выкрикивая:

— Я это, Синук, я!.. Я!.. Ты же знаешь меня!.. Это я! Твой френд!

Узкая подъездная дверь с лязгом открылась.

— Узнал!.. Я один дойти не смогу, помогите…

— Пошли вместе, — вылез Юраш. — Мало ли чего!

В сумрачном зальчике было пусто — тут, очевидно, редко обедали, но часто взвешивали и фасовали. Несло чадным дымом. В углу, у пустого аквариума, миниатюрная куколка-тайка неслышно вытирала стаканы, исподлобья поглядывая на гостей немыми глазами. Из ресторана наверх вела лестница под ковром с вытертыми иероглифами.