Онлайн книга «Ногти»
— Я ухожу. От наступившей тишины дрожало сердце, я шагнул к двери. И чуть не умер, когда голос Фройляйн позвал меня: — Если ты уйдешь, я отравлюсь. Я захлебнулся новою надеждою, взмолился: — Отравись, прошу, так будет лучше всем, тебе же ничего не стоит, — и похолодел от страха — передумает. Проще простого уговорами спугнуть истерику, а вместе с нею желанье ядовитой смерти. — Ведь не отравишься, — сказал я, осторожно интригуя, — слаба, кишка тонка, не вышла рылом, не по сеньке шапка… Фройляйн ломко выговорила: — Ты. Хочешь. Чтоб. Я. Умерла? Я сдержанно кивнул с видом: мол, знаем вашего брата — все равно обманете. — Нет, нет, что я слышу? — проорала Фройляйн, тревожа мирно спящий до антракта зал, упали номерки, в партере кашлянул туберкулезник, заразил соседей, тонко всхлипнул армянский мальчик и захрипел, удушенный злодейкой матерью: «Рустамчик, сиди тихо», — сраный МХАТ. — Неужели мой любимый хочет, чтоб я умерла! — Она зашелестела кульком с лекарствами. О, если бы я мог ей подсказать медикамент! Напоминало игру в лото. Фройляйн вытащила белый бочонок, номер «нош-па» — сожри его! Не подошел. Я отвернулся, доносился треск фольги на упаковках. Как она глотала таблетки судорожным пересохшим горлом — вот, собачья жизнь, перед смертью стакан воды никто не принесет. Фройляйн решила, что приняла достаточно, и посмотрела на меня потусторонним взглядом. Приблизился, она слабеющей рукой швырнула мне пустые упаковки — свершилось. Я рассмотрел бумажный домик смерти. Фройляйн травилась глюконатом кальция. Я потащил ее спасать, развел в трех литрах марганцовку, Фройляйн слабо сопротивлялась, я с ненавистью говорил: — Пей ради нашей любви, — она давилась марганцовкой, рыгала фиолетовой бурдой и глюконатом, повторяя: — Люблю тебя. Блевотиной она не откупилась. Я позвонил Альбине: — Дай мне, пожалуйста, Алешин телефон. — Не дам, — сказала добрая Альбина, — он набьет ей морду. — А меня тебе не жалко? Она беременна, и неизвестно от кого, нам нужно разобраться. — Какой кошмар, записывай… Я вызвонил Алешу. Бедный Соперник не сразу понял, кто я: «Ты не представляешь, на чем Она вертелась, мой не верящий Соперник!» Алеша согласился встретиться. Изможденный в собственном соку, в джинсовом саване, он не опоздал, я взял его под локоть и повел вдоль парковой аллеи. Я посыпал дорогу толчеными подробностями, он слушал, слушал, как Фройляйн поедала с моей ладони, потом сказал: — Подумать только, я ей верил, — и ни упрека, ни слезы, ни крика. Он шел, как ангел, легкими шагами, изредка вправляя суставы моему рассказу. Я хватался за голову, покрываясь холодной злобой. Они, Алеша с Фройляйн, никогда не расставались, она лгала мне — вот что я узнал — всегда лгала. Я угощался лишь огрызком торта. — Ты такой обманутый, Алеша, — я мягко ворошил ему загривок, — ты, наверное, теперь и не захочешь встречаться с ней, разве можно простить ее? — Подумаю, возможно, и прощу. — Так нельзя, Алеша! Сколько раз тебя обманывали, сосчитай: Будякин, я и Крысолов — три человека! — Прибавь еще двоих. — Ушам не верю, пятеро? Алеша, как ты это терпишь?! Он удивлялся худенькими плечиками: — Сам не понимаю… Я предложил: — Давай, Алеша, бросим ее вместе, придем вдвоем домой к ней и хором скажем: «Попалась, блядь!» Он согласился с подозрительной поспешностью: — Ловко придумано. Придем и скажем! А потом уйдем. Я видел его насквозь. Хитрое крестьянство жаждало, чтоб я исчез, а оно вернулось и без помех прощало. Я дал ему на размышления два дня. Мы встретились в метро. Он изменился: стал вызывающ, дерзок. Сорок восемь часов потребовалось Фройляйн, чтобы как следует удобрить нечерноземный мозг суперфосфатом. Глупый овощ полностью ей подчинился. Он мне грубил: — Ты плохой актер, — делал вид, что раскусил мою игру, дескать, он имел беседу и знает правду. Жертва пестицида оказывалась форменным предателем. Я больше не жалел Алешу, вздохнул: — Ах, вот ты как заговорил, ну ладно. — Дурака придется немного проучить. Мы остановились у подъезда Фройляйн. Я сказал: — Стой здесь и жди. Я поднялся к ней, напился чаю, расстегнул штаны, и Фройляйн в молчаливом жанре отработала двухдневную разлуку. Тогда сказал: — Внизу стоит Алеша. Может, пригласим? Фройляйн справилась с волненьем: — Не нужно. Спустимся к нему. — Зачем пришел? — она спросила Алешу. Я понял по его глазам, что это был стилет промеж лопаток. Он вяло помертвел. — Я же говорила, что не люблю тебя, — с изяществом завзятого факира она вогнала новый колющий предмет. Он беспомощно хватал губами воздух, я назидательно кивал: «И поделом». — А еще вчера любила, даже очень, — вдруг очнулся Алеша, — ты расскажи ему, как мы с тобой вчера, два раза в институте. — Какая низость! Не подозревала, что ты способен на такую ложь! Алеша поднял руку для креста и соляной щепотью клюнул себя в лоб, и в пуп, и под ключицы: — Клянусь, что правда! — Ложь! — сказала Фройляйн. — Поклянись здоровьем, — попросил Алеша. — Клянусь! — сказала Фройляйн. — Хана здоровью! Я подытожил: — Все ясно, ступай домой, Алеша. — Не пойду, пускай она вернет мои кассеты! Мы втроем поднялись к Фройляйн. Алеша бегал по квартире и отслеживал повсюду свои вещи. Из разных комнат они привычно переругивались, как бывшие супруги. Я пытался забавляться ситуацией, но забава с каждой минутой становилась болезненней и горше. — Может, выпьем кофе? Фройляйн громыхнула на кухне чайником. Мы уселись за стол. Фройляйн и Алеша, друг напротив друга, поочередно обменивались разрывными выстрелами. — Я с тобой общалась только потому, что нужно было выкопать картошку! — И трахалась со мной поэтому?! — Я же должна была как-то с тобой расплачиваться! — сказала уже не Фройляйн, а Немецкая Проститутка. И я упал, сраженный насмерть бесстыжим рикошетом. Мы допили кофе. Я деликатно выставил Алешу, сказал с намеком: — Ты нам мешаешь. Он ворчал в прихожей, цеплялся за половики и норовил остаться. |