Онлайн книга «Я — посланник»
|
Выцарапанные на камне имена живо всплывают в моей памяти, но Одри я о них не рассказываю. Зачем? А она просто сгорает от нетерпения — так ей хочется узнать, как зовут моих новых подопечных. Я это вижу по ее лицу. Но Одри молчит — и должен заметить, это ее положительная черта. Одри никогда не давит и не занудствует, ибо прекрасно знает, что в таком случае не вытянет из меня ни слова. И я рассказываю, как нашел эти имена. — В общем, сел ко мне парень, а потом решил сбежать, не заплатив, ну а я за ним… Одри потрясенно качает головой: — Слушай, эти люди, похоже, серьезно заморочились… подстроить такое… — Да, ребята неплохо осведомлены о моей жизни, едва ли не лучше меня самого… — Вот именно, — прищуривается Одри. — Эд, а кто знает тебя настолько хорошо? В том-то все и дело. — Никто, — честно отвечаю я. «Что, и я не знаю?» — удивляется Швейцар. Я оборачиваюсь и отвечаю: «А ты как думал? Типа, пару раз со мной кофе пил — и уже в курсе всей моей подноготной?» Вообще-то мне иногда кажется, что я сам себя толком не знаю. Отражение в тостере пристально смотрит мне в глаза. «Зато теперь ты знаешь, что делать», — говорит оно. «Это точно», — думаю я в ответ. На Генри-стрит я оказываюсь следующим вечером после работы. Как и планировалось, дохожу до входной двери. Стучусь. Надо сказать, что дом отца О’Райли при ближайшем рассмотрении оказывается не просто развалюхой, а чудовищной развалюхой. Чудовищной от слова «чудище». Выслушав, кто я, священник без дальних мыслей приглашает меня в дом. Оглядевшись в прихожей, я неожиданно выдаю: — Господи, вы что, здесь никогда не убираетесь? «Ой! Я сказал это вслух?!» Поволноваться как следует не выходит, потому что святой отец моментально отвечает: — Ты бы на себя посмотрел, сын мой. Ты что, куртку вообще не стираешь? — Один — один, — киваю я. Молодец отче, за словом в карман не лезет. Святой отец, кстати, лысоватый мужчина примерно сорока пяти лет. Пониже, чем брат, с темно-зелеными глазами и сильно оттопыренными ушами. Отец Томас облачен в сутану — даже странно, что он живет здесь, а не в церкви. Мне всегда казалось, что священники живут прямо в церкви: на случай, если прихожанину срочно понадобятся совет или помощь. Мы проходим на кухню и садимся за стол. — Чай или кофе? Вопрос задан так, что у меня нет возможности отказаться от всего, надо обязательно выбрать что-то. — Кофе, — отвечаю я. — С молоком и сахаром? — Да, спасибо. — Сколько ложек сахара? — Четыре, — отвечаю я с некоторым смущением. — Четыре?! Ничего себе! Ты прямо как Дэвид Хелфготт! — Это кто такой, черт подери? — Ну как же! Это пианист! Сумасшедший, но гениальный! — поражен моим невежеством отец Томас. — Он в день выпивал по десять кружек кофе с десятью ложками сахара. — И что, хорошо играл? — Да, — кивает он и ставит чайник. — Ненормальный, но пианист хороший. Теперь в его зеленых, бутылочного цвета глазах светится доброта. Огромная, как вселенная. — А что, Эд Кеннеди, ты тоже сумасшедший, но хороший? — Не знаю, — пожимаю плечами я, а священник хохочет над собственной шуткой. Кофе готов, отец Томас ставит его на стол и садится сам. Прежде чем сделать глоток из чашки, он спрашивает: — У тебя, случайно, не пытались стрелять сигареты или мелочь? Ну, там? — показывает он кивком на улицу. — Ага, пытались. А один парень все выпрашивает у меня куртку! — Да ты что? — Святой отец осуждающе качает головой. — С чего бы это? Похоже, у бедняги совсем нет вкуса. И прихлебывает кофе. Я придирчиво оглядываю рукава: — Что, прямо кошмар? — Да нет, — очень серьезно отвечает отец Томас. — Я просто подначиваю тебя, сын мой. Повторный осмотр рукавов и молнии дает плачевные результаты: замша действительно прилично вытерлась в этих местах. Между нами повисает неловкое молчание. Похоже, пора переходить к делу. Возможно, отец Томас тоже так считает: его лицо выражает любопытство, но какое-то терпеливое. Я уже было раскрыл рот, чтобы все рассказать, но в соседнем доме начинается громкий скандал. С грохотом бьется посуда. Из-за забора несутся громкие вопли. Люди, похоже, ссорятся не на шутку: орут и хлопают дверями. Отец Томас замечает мое беспокойство и говорит: — Извини, Эд, я на секунду. Потом подходит к окну и открывает его шире. — Так! Эй, вы! Не могли бы вы оказать мне услугу и прекратить это безобразие? — орет он. Все затихает. Отец Томас требовательно окликает соседа: — Клем? Эй, Клем? К окну подкрадывается нерешительное бурчание, прорывающееся виноватым голосом: — Да, святой отец? — Что происходит? — Это все она, святой отец! Опять меня из себя вывела! — тут же заявляет голос. — То, что она вывела тебя из себя, очевидно, но в чем, собственно… Тут раздается другой голос, женский: — Святой отец! Он опять ходил в паб! Напился и проигрался! Голос священника мгновенно преображается. Именно так должен говорить его преподобие — твердым, вызывающим мгновенное уважение тоном: — Это правда, Клем? — Ну, это, ну, да, но… — Никаких «но», Клем. Сегодня вечером ты никуда не идешь. Сядете рядом, возьметесь за руки и будете смотреть телевизор. Это понятно? Голос номер один: — Да, святой отец. Голос номер два: — Спасибо, святой отец. Томас О’Райли садится обратно за стол и качает головой. — Знакомься, это Паркинсоны, — вздыхает он. — Чертовы придурки. Последнее замечание ввергает меня в глубокий шок. Разве священники ругаются? На самом деле я до этого ни с одним не беседовал, но мне кажется, что в большинстве они не такие… — И часто они так? — спрашиваю. — Пару раз в неделю. Минимум. |