Онлайн книга «Про баб»
|
* * * За столиком одного из летних кафе сидят Нина и уже заочно знакомый нам Сурен. Столик заставлен яствами и напитками. Нина разговаривает по сотовому телефону. – Я подыскала тебе идеальный вариант, – говорит она. – Правда, сведения могут оказаться не стопроцентными, потому что добыты через третьи руки. Итак, ему лет тридцать пять, живет с мамой, в смысле без жены. Собирался уехать в Израиль, но маме из-за климата туда нельзя, а в Германию можно. Он писатель, так что единственная статья доходов – мамина пенсия. Короче, влачат жалкое существование. Жизнь – говно? О чем ты говоришь? Жизнь – прекрасна и удивительна. Я не понимаю, что с тобой?! – Кушай лобио, ласточка, – говорит Сурен с хрипотцой стодолларовой купюры. – Не кричи, зачем так кричать? Но Нина его как будто не замечает: – Что значит – тебе его сегодня уже предлагали? Как его зовут?! – Кушай лобио, ласточка. Кушай, не кричи. – Сурен гладит Нину по ноге. – Сейчас я посмотрю в записной книжке. Да. Илья Мордисон, Театральная, четырнадцать дробь три, квартира тринадцать. Он? Земля круглая. Земля, говорю, круглая. Кто Коперник? Он Мордисон, а не Коперник. Я Коперник? Сурен? Да что ему сделается. Вот тут, сидит рядом и грязно домогается. Пока! * * * Женский мастер Татьяна сооружает из волос своей клиентки, женщины бальзаковского возраста, нечто напоминающее сложное архитектурное сооружение эпохи раннего барокко. Дверь открывается, и в парикмахерскую входит Анна. – Привет, Танечка, извини, я не предупредила. Но мне срочно. – Привет! Ты что-то зачастила. Что, опять депрессия? – По крайней мере, это лучше, чем пить нейролептики и антидепрессанты. Ты и шопинг – мои лучшие лекарства. И главное – никаких побочных эффектов. – Разве что для кошелька. – Мой кошелек это переживет. – У тебя еще есть место в шкафу? Я тут видела одно умопомрачительное платье. – В моем шкафу всегда найдется место для хорошей шмотки. Знаешь, вот если бы можно было хранить в гардеробе страхи, развешивать их там на плечиках, примерять, надевать по будням и разным особым поводам, перетряхивать, освежать, пересыпать нафталином… равного моему – не нашлось бы гардероба в жилищах трудоспособного населения страны. – Чего ты боишься? – Ты будешь смеяться: боюсь, что жизнь так и пройдет. – А… Мне бы твои заботы… Тебе надо заняться йогой: отключить телефон, сознание, сидеть медитировать… – А главное – не нажираться на ночь, как я обычно это делаю! Ты знаешь, вчера по телевизору сказали, что Вселенная сужается. – Да ты что?! – Я давно это почувствовала! Понимаешь? Я знаю, она сузится до размеров нашего города. Более того, это уже практически произошло. – Тебе надо лечиться. В хорошем смысле. Поехать куда-нибудь к морю, к пальмам… Просто убедиться, ну, в том, что не все еще… как бы сузилось. Кстати, чуть не забыла! Собиралась тебе сегодня позвонить. Помнишь, ты просила меня кое-что разузнать. Да ты садись. В ногах правды нет. – Правды нет и в том, на что я сяду, – вяло шутит Анна. – И что? – Есть такой человек. Живет с мамой в однокомнатной квартире, денег у них, судя по всему, кот наплакал, разведенный. Еврей. В общем, то, что тебе надо. Женщина с невероятным сооружением на голове в большом недоумении смотрит в зеркало на Анну. Таня с расческой в зубах, как джигит на празднике курбан-байрам, совершая ритуальный танец над головой своей жертвы, продолжает: – Он мой сосед. Есть только одна проблема. Кажется, он не дурак выпить. – Еврей – алкоголик? – удивляется Анна. – Я не говорю, что алкоголик, но как-то иду я домой поздно, вечером у нас там ни один фонарь не горит, и только четыре прожектора освещают памятник Ленину. Смотрю, он стоит на свету, у памятника – совсем хороший и пиджачок обтрушивает. Увидел меня и говорит: «Я себя под Лениным чищу». – Во всяком случае, Маяковского читал. – Да, он образованный. По-моему, даже журналист или писатель. Короче, творческая интеллигенция. – Драматург, – уточняет Анна. – Да бог его знает. – Зовут Илья, – бесстрастно констатирует Анна. – Ой, не скажу. Может, и Илья, а может, и Виталий. Если хочешь, я узнаю. Анна лезет в сумочку и достает оттуда бумажку: – Ты где живешь? Театральная, четырнадцать дробь три? – Откуда ты знаешь? – Интуиция. – Все, как вы хотели? – спрашивает Таня у клиентки. – Да. Теперь бы это донести, – говорит та. – Донесете, не волнуйтесь. – Спасибо, Танечка. – Женщина кладет деньги в карман Таниного халата. – Не за что. Приходите. Ну, – обращается она к Анне, – садись. Чего ты хочешь? – Уехать отсюда. – Все хотят. А с головой что делать будем? – Думаешь, еще что-то можно сделать? Ты же умная, придумай что-нибудь. Только не строй мне на башке храм Василия Блаженного, как этой тетке. – Ты же знаешь, клиент всегда прав, – как бы оправдываясь, говорит Таня. * * * Машину Анна водит всего год, но за рулем чувствует себя вполне уверенно. Если, конечно, можно быть в чем-то уверенным в этой жизни. На одном из светофоров дорогу переходят два раввина, неизвестно откуда взявшиеся в нашем захолустье. Они в широкополых черных шляпах и длинных черных сюртуках. Как негатив на общем позитивном фоне. Засмотревшись на них, Анна пропускает зеленый, сзади тут же ожесточенно сигналят. «Нет, это уж слишком!» – газует она. Наконец Анна подъезжает к памятнику Ленину. Прежде чем выйти из машины, почему-то внимательно смотрит на монумент. Рахиль Иосифовна накрывает на стол. Илья перед зеркалом пытается завязать галстук, но у него ничего не получается. – Мама, я разучился. – Разучился что? – Сделай мне петлю на шее. – Вот придет такая, как эта… – Мама, ты же ее совсем не знаешь. – И знать не хочу. – Рахиль Иосифовна подходит к сыну и завязывает большой старомодный узел. – Когда последний раз ты надевал галстук? – По-моему, лет пять назад, когда готовился к инцесту с дочерью этой тетки из Твери или Казани. – Не говори глупостей. Это седьмая вода на киселе. К тому же никаким инцестом там и не пахло. Кажется, вы один раз сходили в кино, и на этом все закончилось. – Да, но в кино она вела себя очень активно. – Перестань, она была очень скромная и воспитанная девочка из интеллигентной семьи. |