Книга Tanger, страница 83 – Фарид Нагим

Если сейчас зайдет Сыч, то все будет кончено для меня и для…

Они кричали, сбоку ударила вода в глаза, нос, рот.

— Ах, так! Ах, вот так! — вскрикивала Маруся. — Мочи кренделя!

Наши чайные кружки в их руках. Я схватил чайник, но он был пустой, и я откинул его в сторону, за холодильник. Сияет залитый пол. Глаша поскользнулась и коротконого упала, подпрыгнула на попе. Маруся по-хозяйски, дружески подала ей руку и тоже упала. Я протянул им руки, схватили, потянули на себя, упал, стараясь падать в сторону. Рычал, скулил Кен, отпрыгивая от нас. Клонил головку и лаял.

— Стоп! Стоп, ребята! Нам надо выпить!

Я разлил вина. Вода с кончиков моих волос капала в стаканы.

Сейчас зайдет Сыч, и все…

— Смотрите, как пьют югославы!

— А ты что, югослав?

— Херослав… Ты тормоз, что ли, Глаша?

— Она не тормоз, а медленный газ!

— Да!

Я взял зубами полный стакан вина, отклонил, натянул кадык…

Стекло хрустнуло, и вся моя грудь была в вине.

— Слушайте, этого не должно быть, это же французское стекло, оно не бьется! — мельком увидел, как на черной иконке Серафимыча сияют только золотые нимбы святых, и махнул рукой в душе.

Глаша подкинула стакан, он упал и тоже разбился.

— Невероятно! — сказал я. — Смотрите.

Я взял кусок стекла зубами, надавил и раскусил его. Глаша сморщилась.

— Видели?!

Я включил кран, набрал пригоршню воды и ливанул на Марусю, волосы мокро облепили ее лоб. Ее груди метались под моей майкой, прислонилась к стене спиной. Я изо всех сил прижался к ней, целовал ее мокрое лицо, ее губы, будто пил.

— О, у тебя губы в крови! — сказал я и отер их ладонью.

— Это у тебя губы в крови! — засмеялась она.

— А, да, это когда я стекло кусал, — и почувствовал вкус крови.

Маруся выскользнула. A-а, в туалет. Я набросился на Глашу, прижал ее к стене.

— Отстань, у тебя губы в крови, у тебя губы в крови!

— Обещаю — зимы не будет в нашей жизни! А давайте переоденемся, как на карнавал и сходим еще за вином! — пьяно, развязно и смешливо говорил я. — Пошлите, там наверху моя одежда.

Они переодевались в мою мужскую одежду.

— Я не подглядываю, — сказал я и обернулся. — О-о, боже, что я вижу! Извините, извините, я не смотрю, — смеялся я, отворачивался и снова смотрел, как они переодеваются, как мелькают их руки и вздрагивают сырые груди.

Все люди виделись, как за теплым мутным стеклом. Странно было, что они возвращались с работы. В магазине Маруся взяла себе большую банку пива. Она не могла открыть банку. Я взял банку, рванул, открыл и впихнул в ее ручки. Я уже чувствовал его тяжесть внизу и связь с тем, что было у нее там, под моими большими брюками. Она пила. Меня удивило, что столько жидкости умещается в ней. Я вдруг увидел, что руки ее дрожат. Глаша встретила знакомых девчонок, смешно было, что они младше ее лет на десять. Я увидел, что у Маруси вздрагивает челюсть, и она как-то сгибается. Глаша ушла с этими девчонками.

— Приходи, Глаш, — сказала Маруся.

— Не приходи, они не художественные, бездну них нет.

Она уже не могла скрыть свою крупную дрожь. У порога целовались.

Раздевались и поднимались по лестнице. Я вышагивал из брюк. Такая легкая, я просто поднимал ее, держал одной рукой, а другой сдергивал тонкие веревочки и ажурные лоскутки. Опустил ее на кровать, и так удивило ее тело, что я даже замер. У нее была особенно чистая, такая белая и такая тонкая кожа, что казалась прозрачной, а под нею что-то белейшее с синевой. Казалось, что на ее бедрах какие-то тени, казалось, что кожа ягодиц просто жидкая. Розовое, кисельное вздрагивание сосков. И легкий рыжий пух волос на лобке и особенно выпуклые и темные ее губы между белых с веточками вен ее ног. Рядом с ее изогнутой, стеклянно-прозрачной полоской, мое тело казалось особенно крупным, мощно тяжелым и волосатым. Кен метался по комнате, убегал вниз, лаял и снова взбегал по лестнице. Страшно ложиться на нее всею тяжестью, и так жестко выпирал ее лобок, и так мягко и тесно было у нее там. Снова лай Кена внизу, потом ветвистый и быстрый скреб когтей по лестнице.

Я не выдержал и засмеялся, затрясся на ней.

— Что? Ты чего? Ты смеешься? — испугалась она.

— Тихо, тихо… Знаешь, что сейчас делает твой Кен?

— А? Что? Где он? — трезво испугалась она.

— Он трахает мою ногу.

Она тоже затряслась всем телом, и я чувствовал, как все сжимается там, внутри у нее.

Потом звонок. Я дернулся от нее. Она вскрикнула и с обезьяньей ловкостью схватила меня.

— Кто-то пришел.

— Подожди, не уходи, — удержала она меня.

— Кто там?

— Это я.

— Глаш, подожди там… на кухне! — кричал я, сдерживая дыхание, чувствуя, как от каждого крика он напрягается внутри ее трубки.

Я бросался на нее, бился и колотился, не боясь сделать ей больно, уже почти не чувствуя ее. Я оглох, и все нарастал этот сухой зуд, распухал, а она все туже сжимала и остро расчесывала его, он влажно вспыхнул, лопнул и покатился в нее, подбрасывая своими взрывами мое тело.

И я заржал во все горло, таким глупым показалось все это: и серьезность Маруси, и наша общая нерешительность в начале, мои мысли, и то, что Глаша внизу как бы ждет своей очереди. Ее лицо исказилось.

— О-о, о-о-ох, это твой Кен, он меня щекочет! — всхлипывал я.

— А ну-ка, Кен, я кому сказала! — засмеялась она.

— Странно, Марусь, но он ведь понимает, чем мы занимаемся, раз делает со мной такое.

Я тихо отстранился, медленно и все еще твердо и как-то необычно крупно вытянулся из нее. На ее теле мои особенно черные волосы, красные пятна и будто бы какие-то вмятины. Спокойными жидкими кругами подрагивали груди.

— На, вытрись, Анвар, — она протянула мне свои трусики.

Потом я спустился вниз, радуясь, что могу не оставаться с ней наедине.

— Он ушел и не пришел, он обещал придти! — со слезами кричала Глаша.

— Кто?

— Во-ва!.. Я одна, пришла, а вы там трахаетесь…

— Ну ладно, ладно, Глаш, успокойся.

Я успокаивал ее, обиженная, она долго не чувствовала, что я ласкаю ее грудь, а потом оттолкнула руку. Потом спустилась Маруся. Она успокаивала ее обстоятельно, мягко и нежно, уже с осознанием того, что произошло между нами. Казалось, она вся размякла, отсырела. Я пошел в туалет, посмотрел в зеркало и увидел у себя на голове кок — смешно торчат волосы над лбом, как часто после этого.

— Ей сорок лет было, и она уже не верила в любовь, — говорила Маруся. — Но появился мужчина. И она даже забеременела, скрывала какое-то время, ее отговаривали, но она родила здорового мальчика. Живут счастливо.