Книга Tanger, страница 84 – Фарид Нагим

Маруся посмотрела на меня мягко и застенчиво. Я прижал ее к себе и сразу почувствовал его тяжесть.

Мы выпили тонкую бутылку «Хванчкары». Потом они меня брили.

Вначале Маруся, сидя у меня на коленях. Потом Глаша. Когда Маруся была в туалете, я щупал под майкой груди отрешенной и ленивой Глаши. Потом она ушла искать Вову. Я целовал Марусю, а она смеялась.

— У тебя одна половина лица выбрита, а другая нет.

— Давай, добрей меня!

Мы разделись догола. Она замазала мне все лицо пеной.

— Ты что, и брови хочешь сбрить?

— Ты что, нет, конечно, так получилось.

Я измазал пеной ее груди, и они приятно выскальзывали из рук. Я поднял ее на свои колени. Она смотрела на меня, и странно было видеть ее отсутствующие, обращающиеся внутрь себя глаза. Я двигал ее на себе, она замирала, и забывала брить меня. Казалось, что я вижу, как он изнутри шевелит стенки ее живота.

Сжимал ее подсохшие липкие груди и думал о том, что будет, если сейчас войдет Сыч, думал о Суходолове, о Ялте.

— Яй-а… похудела, и… они… тоже уменьшились.

— Кто? Груди?

— Да… они, оказывается… тоже худеют.

— А-а…

Потом она приоткрыла рот, скосила глаза на мое ухо и часто задышала.

Она не могла видеть, как Кен, высунув язык, усиленно работает над моей ногой.

Почему именно меня, а не ее. Может потому, что она хозяйка, вожак?

Сдерживал смех из последних сил, отворачивался. Вдруг посмотрела так, будто впервые увидела, склонилась и скрипнула зубами над моим ухом.

— Дом помоги мне, помоги, отведи в сторону Сыча, отведи его…

— Иди, посмотри на свое лицо, — сказала она.

Я пошел в ванную. Все лицо было в крови и даже ухо.

Меня радовала и волновала ее ненасытность, казалась игрой, показной сексуальностью, как это всегда бывает в начале. Я опасался той агрессивной силы и неутомимости, которую она умела вызывать во мне, и я утомил, измочалил, безжалостно использовал ее. Удовлетворенный, я с насмешливой и высокомерной благодарностью оставил ее в покое, и тем более поразился, когда понял, что она просто ждала меня, это она дала мне время отдохнуть, чтобы начать все снова.

— О, Маруся! — вздыхал и смеялся я, скрывая свой испуг. И что-то эротически-блядское было в самом звучании этого имени.

Казалось невероятным, что женщина может выделывать такое. Это был танец пизды. Она танцевала с ним брейк-данс в тесных эластичных коридорах. Она почти растворяла его в себе, и своими твердыми крупицами я чувствовал дрожание кончиков ее грудей, движение трубок в ее горле, жар ее глазных яблок, чувствовал все вены ее горящей кровеносной системы. Мне хотелось разорвать ей рот.

Видя это бешенство и безумие, смешно было вспоминать, как я не мог поцеловать ее на чердаке, как она отстраняла-приближала.

Она снова взобралась на меня, когда мы проснулись среди ночи. Я не поверил и даже испугался тому, что он всегда подчиняется ей, будто у нее есть кнопка дистанционного управления для него. Я чувствовал только болезненную твердость его оболочки, внутри же он был вялый, как сырая вата, как кишка. Я вдруг резко проснулся под ней, проснулся от ее рук, стиснувших шею, как спортивный снаряд, от ее острых локотков на моей груди, и возненавидел ее, захотелось ее задушить, стукнуть головой об стену, но он послушно и невыносимо разбухал в ней. И когда это снова подобралось, подступило и произошло, мне показалось, что сперма красная, что я кончил в нее кровью.

Утром было такое чувство, что он проснулся вместе со мной или даже раньше. Смешно было убирать с себя ее руки и ногу, будто за ночь от меня отпочковался странный отросток. Она не отпустила меня и снова нажала эту странную кнопку на нем. Она улыбалась в полусне, а я двигался, зато брюшной пресс подкачаю.

— Зубную пасту забыл купить! — вдруг кончил и одновременно вспомнил я.

Она засмеялась.

— Смешно… всегда так…

— Не знаю, это у вас, мужчин, наверное, всегда так?

Я радовался, что уйду мыться и останусь в ванной один. Но она постучалась в дверь, я открыл.

Смущаясь и будто бы обижаясь, она показывала синяки и кровоподтеки на своем теле.

— Когда моешься после этого, — сказала она со значением под струей душа, — то саднит натертые коленки и локти…

И я вдруг вспомнил такие же Аселькины слова, даже ее интонацию услышал.

— О чем ты думаешь, Анвар?

— Так, ни о чем.

— Нет, ты о чем-то подумал.

— О тебе… Марусь, мне иногда кажется, что ты можешь завязать его на мне бантиком и сделать подарок самой себе.

— Что? — испуганно нахмурилась она.

— Ты так двигаешься сверху, что можешь завязать его бантиком! — я со смехом показывал на свой член.

— А-а, — поняла она и шутливо-обиженно добавила: — Приличный человек после этого предлагает девушке жениться.

— Знаешь, Марусь… Я когда-то из одного только чувства приличия женился. И что из этого вышло — и ей и себе жизнь испортил.

— Да-да, — с серьезным видом кивала она головой. — Смотри, Анвар, у тебя растяжки здесь, как после беременности бывает.

— Ладно… Давай лучше кофе с мадерой выпьем!

— Ты хочешь напиться, Анвар?

— Нет, просто для вкуса.

— У тебя какая-то тревога в глазах, блеск такой трогательный…

Было сыро, и когда мы шли за водой на источник, снова видели много дождевых червей.

— Червь кольчатый, — сказала она. — Гермафродит, откладывает яйца в коконы.

— Ничего себе! Точно?!

— Да, я же биолог по образованию.

— Это удивительно!

Оставили баллоны с водой и лежали в траве на откосе, смотрели на серые облака. Лицо уставало от рассеянного солнца и фальшивой улыбки. Она кинула палку, и Кен просто побежал, не прослеживая траекторию ее полета. Он бежал так, будто был в большой обуви.

— Поедем с тобой летом в Крым?

— К твоему знакомому писателю?

— И к нему тоже.

— А сколько ему лет?

— Почему он тебя так интересует, Марусь?

— Интересует? Нет, просто переклинило. Ищи, Кен, ищи.

Кен оборачивался на нее.

— Кена возьмем с собой, если он не будет ко мне приставать.

— Он будет приставать к твоему писателю.

Кен повернул на меня свою морду, еле видную в высокой траве. Он не мог найти палку.

— Да-да, поедем, — кивала она и щурилась на солнце. — Потерял, Кен?

Он прибежал без палки и скулил, словно это мы были виноваты. Она взяла другую палочку, взмахнула рукой, но не кинула ее, а Кен убежал, подбрасывая набок зад. Поискал и обернулся. Она кинула палку.