Онлайн книга «Записки на кардиограммах»
|
— На зиму убираем — мерзнут. — С ума сойти! У нас, помню, на станции Че с Паком хотели сортир облагородить — так никто не скинулся, а тут целый подъезд… — Ну, у нас тоже не все гладко шло. Была пара уродов — харкали, бычки кидали, счетчики повадились свинчивать. Мы их предупредили разок, а потом пришли и отметелили всем подъездом. Каждый по разу сунул — в момент исправились. — Сурово. — Зато эффективно. Пришли. Он жил на четвертом. Деревянная дверь, один замок. — Входи. Маленькая прихожая, высокое, в рост, зеркало. На против двери фотография в рамке — узкоглазая девочка заразительно улыбается в объектив. На стенах проклеенные прозрачным скотчем карты и яркие красно-белые флаги в звездах и полумесяцах. — Ну, блин, ваще-е! Откуда? — Этот — из Турции, а тот из Туниса. Прикрученная к стене панель с крючками: пуховая жилетка с буквами WWF, теплая клетчатая рубаха, зимняя куртка с карманом, словно у кенгуру. Ящик для обуви, треугольный столик в углу. Ключи, спички, перчатки, мелочь. Пачка квитанций, зажатая канцелярской клипсой. И чисто. Тепло и чисто, как в подъезде, — Проходи, обнюхивайся; я скоро. — А ты куда? — На кухню, завтрак готовить. — Можно в ванную? — Валяй. Чистые полотенца там. — Можно я душ приму? Он поднял бровь. — Сильно! Принимай. Совмещенный санузел. Все в кафеле, убогая сидячая ванна заменена простой душевой кабиной с прозрачной, усеянной морскими звездами занавеской. Рядом стеллаж: наверху полотенца, внизу корзина для барахла. Ярчайший свет, стиральная машина в углу. — Держи. Он просунул в дверь выцветшую ковбойку и через секунду уже гремел посудой на кухне. Блестящие краны, ласковая вода. Я долго стояла под душем, сдерживая нетерпение, наслаждаясь предвкушением нового, ни на что не похожего… * * * Он пробарабанил в дверь. — У тебя там еще жабры не выросли? Выходи, кушать подано… * * * На столе стоял завтрак. Яичница с жареными сосисками, творог, кофе. — Ух ты! Америка. Каждый день так завтракаешь? — Только после работы. А так, обычно, овсянка, яйцо, жареный хлеб… — У тебя так кайфово. Особенно в ванной. — А то! Сам делал. Каждую плитку помню, как кум Тыква кирпичи. А этот… этот я купил на те деньги, что скопил на курицу к празднику… — А мебель? Тоже сам? — Ну. ДСП, полсотни шурупов и самоклейка. В кухне светло и не тесно. До всего можно дотянуться не сходя с места. Мягкий свет, фотки на стенах. — Твои? Он кивнул и отхлебнул кофе. — Передай печенье. — Если б не я, наверное, сразу в постель завалился? — Не. Сначала поесть, затем в душ и только потом спать. Как проснешься — еще раз в душ, и три дня как белый человек. — Хорошо тебе. Многие после суток вообще не ложатся — семья, обед, уборка или на вторую работу надо, а с утра снова на смену. — Ну и зря. Не приведи господь, оторвет ноги по самый член — о чем тогда вспоминать? О битой пьяни? немытых бабах с опрелостями под грудями? — Бррр. — Знал я одну тетку — тридцать лет на одной станции отработала. Вышла на пенсию, встречаю ее через год: что, спрашиваю, Инн Санна, скучаете по скорой? А она: Веня, я ее ненавижу! Я сама у себя жизнь украла — такое ощущение, что все эти годы в коме была. — А если другого ничего не умеешь? — Это только так кажется. Посиди, подумай, мечты свои вспомни. — Мечтой сыт не будешь, все равно на что-то жить надо. — Ларис, крыша есть, тепло подводят, одежды навалом, в кране вода горячая, в магазине еда готовая — ни сеять не надо, ни жать, ни скотину откармливать. Знай, чего хочешь, делай это и будь счастлив. Он потянулся. — Ладно, осваивайся. Я в душ… Окна выходили на восток и на юг. На уровне подоконника качались верхушки деревьев. Балкон застеклен, балконная дверь распахнута, в комнате светло и просторно. Легкая тахта — простыня растянута квартетом хирургических «цапок», — и стеллажи от пола до потолка. Книги, кассеты, компакты. По обе стороны от окна, в углах, треугольные столики — на одном компьютер, на другом усилитель. Обои под мешковину. У торцевой стены два узких, полметра шириной, шкафа: ковбойки, свитера, джинсы. Штаны с набедренными карманами. В другом — комплекты белья и два чистых, пахнущих порошком, спальных мешка. На стенах фотографии в рамках, промеж стеллажей две гитары. И повсюду висели «мелодии ветра». По комнате гулял легкий сквозняк, и они непрерывно позвякивали. Вместо люстры свисала «мелодия» в метр длиной, а комнату освещали светильники на прищепках, дававшие мягкий и рассеянный свет. Я тронула большую «мелодию». Звук был потрясающий. И ни телевизора, ни видео, ни даже радио. Первый раз в жизни я оказалась в доме, где нет телика. Даже у самых пропитых люмпенов, спящих Ha драных матрасах без простыней и на подушках без наволочек, непременно имелись телевизор и видик. Северов обходился без них. Он даже без магнитофона обходился — просто плеер, воткнутый в усилитель. И горы компактов. Я взяла один, на нем было написано «Макс». Нажала power, вставила диск… Шум электронного ветра, гитарные переборы: Мягкий свет [32] отразился от воды. Желтый лист спрятал все твои следы. Слабый звук, что разносится в тиши;— то прибой или плач моей души… Мелодия накатывала, обняв душу, нашептывая что-то ласковое, гладила, успокаивая… О тебе птицы соберутся в клин. О тебе мне напомнит сизый дым. Пустота, только мокрые глаза. Это дождь и последняя гроза… Ветер раскачивал город и барабанил дождем в стекла. Колокольчики звякали: тинь-тинь-тинь. Я стояла и слушала. Макс. Наверное, приятель, иначе бы он написал по-другому. Скоро снег чистотой наполнит мир. Я вернусь в туфлях стоптанных до дыр. И никто мне не сможет помешать просто жить и надеяться и ждать Он обнял меня сзади. — Нравится? — Да. Это кто? — Так, корефан один. — Это он сам написал? — Сам. лишь тебя… — Про меня песня. Знаешь, я вчера как увидела, сразу поняла — ты! |