Онлайн книга «Резиновый бэби»
|
– Не знаю... – Вот именно. – Что же делать? – Во-первых, нужно точно не показывать виду... Вести себя так, будто мы ничего не видели, прилетели посмотреть Венецию и сейчас сидим над Гранд-каналом и наслаждаемся красотой! – И мы не сговариваясь захохотали, как, наверное, хохотали бы любые девушки в Венеции после бокала проссеко. На балкон вышел Лоренцо. Подлил нам в стаканы кипящей жидкости и удалился. – Вот что он по-твоему? – По-моему, он просто поддерживает статус страны... Не хочет, чтобы туристы остались ею недовольны и рассказывали потом всему миру, что здесь, в некогда великом городе, теперь творится полный бардак! – Чего ты мелешь! Он заметает следы! – Ты думаешь, это он... Убил. – Если даже не он, то – они! А нас тут оставляют в заложниках! – Что думаешь делать? – Главное, не показывать виду... – А я и не показываю. Я выпила еще, и тут мне показалось, что, несмотря на исход событий, мне очень хорошо и хочется, чтобы Лоренцо так вечно убирал где-то там, а я бы сидела и смотрела на канал, на туристов, на чаек, на расплавленное золото света в чернильной воде. А наверху в ванне находилось то, что еще недавно тоже чего-то хотело, любило, желало и верило в свою неприкосновенность, а сейчас болтается там в жидкости и распадается на мелкие частицы... Опять вошел Лоренцо. Я тут же разогнала мысли о покойнике, будто он мог их прочитать... В руках у него была корзина с грязным бельем. – Я в минуту... Вам хотите что-то есть? – Нет! – закричали мы хором. Лоренцо рассмеялся. – Нет? – Ну, если только чуть-чуть... – Я пыталась казаться беззаботной. Он кивнул и вышел. – Конечно, он с ними! – Мне показалась, что подруга это сказала только потому, что когда Лоренцо говорил, он обращался исключительно ко мне. У него были яркие карие глаза и объемные нижние веки. – Если это так, то почему они просто не спрячут труп? – Потому что не успели, и теперь они должны нас нейтрализовать! Слово «нейтрализовать» прозвучало зловеще – одновременно напоминая об обезличивании и стерилизации. У меня опять защекотало на шее и в ладонях. – Может, бежать? – Уже не убежишь! – Нужно ему понравиться... Подруга посмотрела на меня с подозрением. Впрочем, я и сама прослушала свою фразу с подозрением... – Давай пока просто напьемся. – Я подняла свой бокал и залпом выпила. Наполнила его еще и опять опрокинула содержимое в себя. Подруга сделала то же самое. И закашлялась... Мне вдруг стало смешно, а она хрипела и махала мне руками. – Стой! Слушай! А с чего это они нас поят? Может, это того? Отравленное... Я посмотрела на свой пустой стакан. Потом попыталась почувствовать, что происходит у меня там глубоко в желудке. Там все было нормально, а вот в голове мутью со дна поднималось опьянение... – Ска-жи... – Я старалась говорить четче. – Вот чего мы так за жизнь за свою цепляемся? А? Будто не успели чего... Или работу какую-то черезвычайно важную не закончили... А? Ну вот ты что конкретно не успела? Я видела, как у подруги поплыл взгляд и как она его безуспешно пытается остановить, хмуря брови. – У нас детей нет. – А ты хочешь этих детей? – Нет. Но... – Нет детей, нет мужей... Никаких сирот после себя не оставим... Ну подумай, чего мы так тут перепугались? Потом, хотели бы убить – давно бы уже убили, и нечего было проссеко на нас переводить! – Это да! – Она кивнула и вылила остатки в свой стакан. Когда вернулся Лоренцо, мы хохотали уже искренне и махали проезжающим в такси людям. Он вынул из пакета пухлый багет, бумажные тарелки с сыром и ветчиной, банку оливок и две бутылки вина. Дальше было просто весело. Помню, как танцевали, как Лоренцо поднимал и кружил нас обеих одновременно, помню, как мы учили его гадать, капая расплавленной свечой в воду, помню, как он поцеловал меня в ухо и голова закружилась с необыкновенной скоростью. Помню какой-то коньяк... И разговор про судьбу... Которая всеми нами руководит. И что от нее никуда не деться. Мы с подругой дурачились и спорили с ним, а он пытался нам что-то доказать и потом вдруг сказал абсолютно серьезно странную фразу: «Охотника собаки еще играют во двор, но дичь от них не уйдет, сколько бы уже сейчас ни металась она на лес...» На мою просьбу повторить он опять ответил непонятным: «Рука крепко держит камень – и все для того... Швырнуть – как можно больше дальше. Но дорога приведет и в эту даль...» * * * Утро постучалось в мозг головной болью. Я открыла глаза и увидела профиль спящего мужчины. Смуглая рука уползала под мою подушку. Плечо выворачивалось крупной мышцей. Грудь ровно поднималась и опускалась. Я безуспешно пыталась вспомнить, как оказалась здесь, и не могла. Нужно было тихо уйти. Я откинула одеяло. Ужас. Я была абсолютно голой. Неподалеку валялось полотенце. Я осторожно потянулась, достала его и неслышно встала, набросив его на себя. Я находилась в квартире наверху. И совсем недалеко от меня под водой... Я быстро пошла вниз. На лестнице валялись брошенные как попало юбка, свитер и белье... Собирая все это в охапку, я умирала от стыда. Подруга спала в нашей комнате. Я приняла душ, все еще пытаясь припомнить, что случилось и как... Ничего после коньяка не помню. Выудила из чемодана пижаму, разобрала постель и нырнула в кровать. Проснулась от табачного дыма. Подруга курила на балконе – было видно, как в полуоткрытое окно затягивает зигзаги лилового дыма. Блямкала о камень вода. Я вышла к ней, закутавшись в плед. – Ты мою зубную щетку не видела? – Не-а... Может, ты ее в ванну с утопленником уронила – ты, я помню, звонить с ней пошла... – Зачем? – Не знаю, может быть, для самозащиты захватила... Сбегай посмотри... Только потом прокипятить не забудь... – Прекрати... – Тут твой завтрак принес! Она откусила от багета с сыром. По-моему, я покраснела. Лицо вспыхнуло. Нужно объяснять ей то, что я не могу объяснить самой себе... – Но ша-моэ ужаш-ное... – Подруга замолчала, дожевала и проглотила. – Я ни черта не помню... Как я спать легла и все такое... Помню, ты пела... Потом кричала всем, что, не почистив зубы, спать никогда-никогда не ляжешь... А потом – не помню. – Она засмеялась. – Проснулась, голова – во! Но внутреннее благородство не позволило тебя разбудить! Ешь, он, когда это притащил, волновался, как школьник. Влюбился, наверное... |