Книга Субмарина, страница 51 – Джо Данторн

— Маршруты те же, и водители почти все остались.

— Так что же случилось?

— Новые хозяева, и все такое.

— А форма новая?

— Фиолетовая.

— О боже.

— А расписание?

— Новое расписание со следующей недели.

— Совсем новое? А как же старое?

— Можете выбросить.

— Как жалко.

Представляю сотни, тысячи ненужных расписаний. А что будет с теми, кто не знает об изменениях в расписании? Может, кто-то будет стоять на автобусной остановке под градом, дождем или сильным ветром и думать: скоро я буду ехать в уютном теплом автобусе. Время прибытия автобуса пройдет, и пассажир начнет недоумевать, не перепутал ли он чего, и сверится с расписанием. А дождь тем временем превратится в ливень с градинами размером с мозговую опухоль. Автобуса все нет и нет, и вот уже пассажир думает: может, я что-то сделал не так, чем заслужил это? Он начнет плакать и вытирать щеки, а потом облизывать пальцы, потому что когда-то кто-то соврал ему, мол, слезы остановятся, если их выпить. А вдруг автобус потерпел аварию, в такую-то погоду, подумает он, и все умерли. Разве можно думать плохо о покойных?

— Эй, парень, ты едешь или нет?

— Выше нос, дружок. Что за девчонка так с тобой обошлась?

У меня мощное слюноотделение. И я унаследовал от матери слабость слезных протоков.

Старушки приглашают меня сесть рядом, и я говорю: это просто ужасно, что автобусная компания решила сменить расписание и выдать водителям новую форму.

— Не беспокойся так, милок.

— Хотите водку с клюквенным и яблочным соком?

— Так вот почему ты такой смурной. Сколько тебе лет, мальчик?

Старушка на соседнем сиденье расплылась в глазах. Ее можно принять за девочку.

— Вас можно принять за девочку, — говорю я.

— Глянь-ка, Мири, кажется, у нас появился поклонник.

— Не вздумай забрать его себе, Элли!

И они смеются, как будто верят, что никуда автобусы не денутся. Зрение снова становится четким, а старухи старыми. У той, которая сидит рядом, очень длинные ресницы.

По мере приближения к Порт-Эйнону дорога резко сужается. В витрине почты полно всякого хлама: бирюзовые каменные драконы на деревянных постаментах, тряпичные куколки с букетами нарциссов и фигурки будд, расписанные вручную. Это моя остановка.

Коттедж Грэма с выкрашенными известкой стенами — Кайт-Хоул — стоит напротив кладбища. Название дома вырезано на доске, прибитой над дверью. Голубая дверь кажется маленькой, точно врытой в землю. Сад крошечный, но симпатичный: он окружен низкой каменной стеной и высокими кустами с трех сторон, а на лужайке вполне хватит места для занятий сексом. Подъездная дорожка пуста. Я делаю глоток водочной смеси.

Незаконное проникновение происходит на удивление легко. Я забираюсь на каменную стену и с нее прыгаю на плоскую крышу гаража. Окно в ванной закрыто, но не заперто. К моему удивлению, вешалке находится применение: с ее помощью я поддеваю окно и открываю его. На подоконнике четыре зубных щетки в стакане, электрическая щетка и два тюбика зубной пасты: фенхелевая и «Маклинз». Прямо под подоконником раковина. Сперва бросаю рюкзак.

Забираясь вперед головой, опрокидываю стаканчик со щетками. Затем встаю на руки, опираясь на краны, и неуклюже съезжаю по раковине на животе, плюхаясь на зеленый коврик.

Встаю и расслабляюсь. Сперва нужно пописать. Моя моча прозрачна, как родниковая вода. За собой не смываю, представляя, как Грэм садится на унитаз, и моя моча забрызгивает его ягодицы.

На стене рядом с туалетом фотографии Грэма с какой-то женщиной (это не моя мама): они на железнодорожной платформе в лыжных костюмах, в походных ботинках. На другом снимке они занимаются подводным плаванием, показывая в камеру поднятые большие пальцы; их окружает мерцающий шлейф из рыбешек.

Внизу кухня и столовая; это продолговатая комната с низким потолком, освещенная гудящими лампочками на проводах. Водка почти кончилась. В шкафчике под раковиной обнаруживаю экологически чистую жидкость для мытья посуды, совок и ведро для пищевых отходов. Компост переваливается через край: яичная скорлупа, шкурки от манго и чечевичная каша.

Рядом с терракотовой хлебницей подставка для винных бутылок, а в ней джин «Гордонс», виски в картонной коробке и бренди «Гран Резерва». Выбираю бренди.

В шкафу рядом с плитой обнаруживаю стакан-колокол. Наливаю себе дорогущего бренди. Я его даже не люблю.

Пролистываю ежедневник Грэма, который висит над телефоном. Нахожу вчерашнюю дату — суббота, тридцатое — и перелистываю на неделю вперед, на следующую субботу. Пишу карандашом: «Джилл Тейт. Глубокое проникновение». Отсчитываю двадцать четыре недели и пишу: «Последняя возможность избавиться от плода любви». Отсчитываю еще шестнадцать недель: «Появление на свет незаконнорожденного сына (дочери). Заметка: не забыть потискать сиськи Джилл, когда она будет кормить грудью».

Иду в чулан и через дверь попадаю в гараж. Там пахнет краской, воском для сёрфинга и сохнущим неопреном. Поверх трех деревянных балок плавниками вверх лежат две доски для сёрфинга. Гидрокостюм, как самоубийца, свисает со средней балки. Вдоль двух стен — полки, заваленные банками, валиками для краски, шпателями, бутылками с денатуратом, скипидаром, растворителем, длинными противопожарными спичками. Здесь есть пила, пластиковые мешки с гвоздями и шурупами, шампуры для барбекю, провода и садовый шланг, свернувшийся, как питон.

Беру денатурат и пилу и возвращаюсь на кухню. Кухня хорошо оснащена. В шкафчике обнаруживаю пароварку, приспособление для варки яиц-пашот и высокотехнологичную на вид терку для сыра. На столе стоит подставка с двенадцатью разнообразными ножами: шесть для мяса, два для чистки овощей, один для нарезки, один хлебный, ножницы и длинный тонкий нож, почти меч, предназначение которого мне определить не удается.

Я достаю из ящика для столовых приборов металлическую ложку и кладу ее в микроволновку так, чтобы снаружи не было видно. У Грэма микроволновка мощностью девятьсот ватт, а у нашей только шестьсот.

Усевшись по-турецки в большое плетеное кресло в углу комнаты, я вращаю широкий бокал с бренди. На улице смеркается. Грэм заканчивает занятия в половине десятого и в десять будет дома. Последний автобус до моего дома отправляется в десять тридцать.

Подливаю себе добавку и иду в гостиную. На подоконнике расставлены африканские маски и высохшие маки в медной вазе, в которой специально сделаны выбоины. У Грэма очень маленький телевизор. На стене черные и красные бумажные марионетки в шутовских длинноносых туфлях. Там также висит сосуд из выдолбленной тыквы, типа тех, которые используют при кровопускании. Дровяную печь окружает коллекция примитивных скульптур: лица, выдолбленные в темном дереве, с ракушками вместо глаз.