Онлайн книга «Сказка о глупом Галилее»
|
– Какой, бабушка, каши? – Пшенной, милок, пшенной, – заискивающе заулыбалась старуха. – Я-то сама не знаю, народ говорит, будто пшенной. – А улыбаешься ты чего? – спросил Гринька. – Весело, что ли? Старуха быстро согнала улыбку и поспешно изобразила на лице своем скорбное выражение. – Вот так, – сказал Гринька. – Так красивей. В это самое время Манька стояла чуть поодаль, уткнувшись носом в забор, и смотрела в дырку от выпавшего сучка. В дырке видна была часть двора, где под аккуратно сложенной поленницей лежала сонная клуша с выводком желтых цыплят. Мимо прошлепали чьи-то босые ноги, клуша забеспокоилась, подняла голову, но ноги прошли, и она снова впала в дремоту. Подошел кто-то сзади и дохнул прямо в ухо: – Слышь, Манька, дай поглядеть. Манька, не оборачиваясь, узнала Анчутку Лукову. – Уйди, – сказала Манька, пихая Анчутку плечом. – Слышь, Манька, ну пусти, хоть одним глазком, – тон у Анчутки смиренный, просительный. Но Манька не удержалась, съязвила: – Да куды ж тебе им глядеть? Глазок-то у тебя косой. – А у тебя не косой? – теперь Анчутка пихнула Маньку плечом. – А у меня не косой, – Манька пихнула ее обратно. – А у тебя ноги кривые, – снова толкнула Анчутка. – У меня кривые? – возмутилась Манька. – На вот, погляди, где у меня кривые? Анчутка стала приседать и подпрыгивать. – А вот и кривые, кривые, кривые… С диким воплем Манька вцепилась сопернице в волосы. Та ответила тем же. Обе повалились на землю, стали барахтаться. Манька ухватила Анчутку за ухо, а Анчутка Маньке укусила плечо. Толпа разделилась. Часть по-прежнему ожидала выноса тела, другая наблюдала за поединком. Раздавались возгласы и советы. – Дави ее, Манька, дави. – Анчутка, не поддавайся. – Манька, ухо оторвешь – не выбрасывай, засолим. – Анчутка, кусай ее за нос. Подлетела мать Маньки. – Да вы что, оглашенные? Манька, слышь, ты чего это удумала? В такой-то день! А ты, зараза косая! – Она схватила Анчутку за руку и потянула к себе. Подоспела и мать Анчутки. – Это кто косая, кто косая? – закричала она. – Моя девка косая? – А то какая ж? Тут мать Анчутки кинулась с воплем на мать Маньки, и в это время кто-то закричал: – Несут! Несут! Подбежал горбатый мужик: – Несут. Слышите, что ля! Да что же вы тут сцепились, чтоб на вас болячка напала! Кое-как ему удалось разнять дерущихся. Они поднялись с земли, сразу вытянулись, придавая лицам своим чинное выражение. Только Манька не удержалась и шепотом сказала Анчутке: – Вот я тебе ужо всю морду в кровь раздеру. – Еще посмотрим, кто кому, – так же шепотом ответила ей Анчутка. Дверь терема отворилась, сперва показался Афанасьич, высокий старик с белой окладистой бородкой, а за ним мужики, которые на специальных черных носилках несли покойницу, обряженную в белое. И сразу вступил в дело хор старух, стоявших вдоль дорожки. Старуха, стоявшая на правом фланге, запевала, а остальные подхватывали: Ты, рябинушка, ты, кудрявая, Ты когда взошла, когда выросла? Ты, рябинушка, ты, кудрявая, Ты когда цвела, когда вызрела? – Я весной взошла, летом выросла, Я весной цвела, летом вызрела. – Под тобою ли, под рябинушкой, Что не мак цветет, не трава растет, Не трава растет, не огонь горит, Растекаются слезы горючие. А кипят они, что смола кипит, По душе ль, душе-лебедушке, По лебедушке, по голубушке, По голубушке нашей матушке, Нашей матушке да Владычице. Улетела ты, что кукушечка, Разорила ты тепло гнездушко И оставила своих детушек, Своих детушек, кукунятушек, Что по ельничку, по березничку, По часту леску, по орешничку. Как заплачут твои кукунятушки: «На кого же нас ты оставила? На кого же нас ты спокинула? Воротись-ко к нам, своим детушкам, Воротися к нам в тепло гнездушко, Не лети на чужу дальню сторону, Дальню сторону, незнакомую». Толпа зарыдала. Женщины заламывали руки, падали, бились, причитая, о землю. Процессия двигалась в сторону кладбища, которое расположено возле самого моря. Чуть поодаль от кладбища вытянулся в одну линию ряд невысоких, поросших редкой травой холмов. За последним холмом – свежевырытая могила. – Сюда кладите, – приказал Афанасьич, и носилки опустили рядом с могилой. Старик первый приложился губами ко лбу покойницы и отошел, освобождая место другим. За ним вереницей пошли остальные. Где-то в хвосте этой очереди двигалась Манька с матерью. – Мамонька, – спросила дочь, – а как же мы теперь без Владычицы будем жить? Она задала этот вопрос громко, и мать испуганно дернула ее за рукав. Потом вполголоса объяснила: – А мы без нее не будем. Это тело ее сносилось, а душа осталась живая. Дух Святой из нее душу вынул и в другое, молодое тело вселил. – А где ж это тело? – недоверчиво спросила Манька. – Где-то здесь, – убежденно сказала Авдотья. – Завтра, должно, вызнанье начнется. – А как это можно вызнать? – Молчи! – оборвала ее Авдотья. Подошла их очередь. Авдотья опустилась на колени, приложилась ко лбу Владычицы и уступила место дочери. Они отошли в сторону. Прошло еще несколько человек. Снова выступил вперед высокий старик и приказал: – Опускайте! Подбежали четыре мужика, подвели под носилки жгуты из длинных вышитых полотенец. Хор старух, выстроившись в стороне от могилы, затянул новую песню: Со восточной со сторонушки Подымалися да ветры буйные Со громами со гремучими, Со молоньями да с палючими; Пала с небеси звезда Все на матушкину на могилушку. Расшиби-ка ты, громова стрела, Расшиби-ка ты мать – сыры землю! Развались-кося ты, мать-земля, Что на все четыре стороны, Скройся-ка да гробова доска, Распахнитеся да белы саваны, Отвалитеся да ручки белыя От ретива от сердечушки, |