Онлайн книга «Ледяная трилогия»
|
Черный фломастер. Аккуратный почерк. Диар 8.07. Киевское шоссе. 12-й километр Белая «Волга». Свернула на лесную дорогу. Проехала триста метров. Свернула еще раз. Встала на поляне. Березовый лес. Остатки снега. Утреннее солнце. Из кабины вышли двое. Ботвин: 39 лет, полный, блондин, голубые глаза, добродушное лицо, спортивная сине-зеленая куртка, сине-зеленые штаны с белой полосой, черные кроссовки. Нейландс: 25 лет, высокий, худощавый, блондин, решительно-суровый, голубые глаза, острые черты лица, коричневый плащ. Они открыли багажник. Там лежала Николаева: 22 года, смазливая блондинка, голубые глаза, короткая лисья шуба, высокие сапоги-ботфорты черной замши, рот залеплен белым пластырем, наручники. Вытащили Николаеву из багажника. Она сучила ногами. Подвывала. Нейландс достал нож. Разрезал шубу на спине. И на рукавах. Шуба упала на землю. Под шубой было красное платье. Нейландс разрезал его. Разрезал лифчик. Средних размеров грудь. Маленькие соски. Подвели к березе. Стали привязывать. Николаева нутряно завопила. Забилась в их руках. Шея и лицо ее побагровели. – Не туго. Чтоб дышала свободно. – Ботвин прижимал дергающиеся плечи к березе. – Я туго не делаю. – Нейландс сосредоточенно работал. Закончили. Ботвин достал из машины продолговатый белый футляр – холодильник. Открыл. Внутри лежал ледяной молот: аккуратная увесистая головка, деревянная рукоять, сыромятные ремешки. Нейландс вынул из кармана рублевую монету: – Орел. – Решка, – примеривался к молоту Ботвин. Нейландс подбросил монету. Упала. Ребром в снег. – Вот тебе, бабушка, и женский день! – засмеялся Ботвин. – Ну что, вторую? – Ладно, – махнул рукой Нейландс. – Стучи. Ботвин встал перед Николаевой. – Значит, детка моя. Мы не грабители, не садисты. И даже не насильники. Расслабься и ничего не бойся. Николаева скулила. Из глаз ее текли слезы. Вместе с тушью ресниц. Ботвин размахнулся: – Гово-ри! Молот ударил в грудину. Николаева крякнула нутром. – Не то, детка, – покачал головой Ботвин. Размахнулся. Солнце сверкнуло на торце молота. – Гово-ри! Удар. Содрогание полуголого тела. Ботвин и Нейландс прислушались. Плечи и голова Николаевой мелко дрожали. Она быстро икала. – Мимо кассы, – хмурился Нейландс. – На все воля Света, Дор. – Ты прав, Ыча. В лесу перекликнулись две птицы. Ботвин медленно отвел в сторону молот: – Детка… гово-ри! Мощный удар сотряс Николаеву. Она потеряла сознание. Голова повисла. Длинные русые волосы накрыли грудь. Ботвин и Нейландс слушали. В посиневшей груди проснулся звук. Слабое хорканье. Раз. Другой. Третий. – Говори сердцем! – замер Ботвин. – Говори сердцем! – прошептал Нейландс. Звук оборвался. – Было точно… подними голову. – Ботвин поднял молот. – Сто процентов… – Нейландс зашел сзади березы. Приподнял голову Николаевой, прижал к шершавому холодному стволу. – Только – деликатно… – Сделаем… – Ботвин размахнулся. – Гово-ри! Молот врезался в грудину. Брызнули осколки льда. Ботвин прильнул к груди. Нейландс выглянул из-за березы. – Хор, хор, хор… – послышалось из грудины. – Есть! – Ботвин отшвырнул молот. – Говори, сестричка, говори сердцем, разговаривай! – Говори сердцем, говори сердцем, говори сердцем! – забормотал Нейландс. Стал суетливо рыться по карманам: – Где? Где? Куда… ну где? – Погоди… – захлопал себя по карманам Ботвин. – Тьфу, черт… в машине! В бардачке! – Блядь… Ботвин метнулся к «Волге». Поскользнулся на мокром снегу. Упал. На грязную бурую траву. Быстро подполз к машине. Открыл дверь. Выдернул из бардачка стетоскоп. Звук не прерывался. – Скорей! – выкрикнул Нейландс фальцетом. – Зараза… – Ботвин подбежал. Грязной рукой протянул стетоскоп. Нейландс сунул концы в уши. Прижал стетоскоп к фиолетовой грудине. Оба замерли. Далеко пролетал самолет. Перекликались птицы. Солнце зашло за тучу. В груди у Николаевой хоркало. Слабо. Равномерно. – Ди… ро… аро… ара… – зашептал Нейландс. – Не горячись! – выдохнул Ботвин. – Ди… ди… ар. Диар. Диар. Диар! – облегченно выдохнул Нейландс. Скинул стетоскоп. Протянул Ботвину. Тот неловко вставил в уши. Пухлая грязная рука прижала черный кругляшок к грудине. – Ди… эр… ди… эро… диар. Диар. Диар. Диар. – Диар! – кивал худощавой головой Нейландс. – Диар, – улыбнулся Ботвин. Провел выпачканной в земле рукой по лицу. Засмеялся. – Диар! – Диар! – Нейландс хлопнул его по плечу. – Диар! – Ботвин ответно стукнул в грудь. Они обнялись. Покачались. Оттолкнулись друг от друга. Нейландс стал резать веревки. Ботвин кинул молот в футляр. Снял с себя куртку. Освободили бесчувственную Николаеву от веревок. И от наручников. Завернули в куртку. Подняли. Понесли к машине. – Молот не забудь, – сопел Ботвин. Уложили Николаеву на заднее сиденье. Нейландс захватил футляр с молотом. Кинул в багажник. Ботвин сел за руль. Завел мотор. – Погоди. – Нейландс шагнул к березе. Расстегнул брюки. Расставил ноги. Николаева слабо застонала. – Очнулась. Диар! – улыбнулся Нейландс. Струя мочи ударила в березовый ствол. Вор Николаева проснулась от прикосновения. Кто-то голый и теплый прижимался к ней. Она открыла глаза: белый потолок, матовый плафон, край окна за полупрозрачной белой занавеской, курчавые светлые волосы. Запах. «After shave lotion». Мужское ухо с приросшей к щеке мочкой. Мужская щека. Хорошо выбритая. Николаева зашевелилась. Скосила глаза вниз: край простыни. Под простыней ее голое тело. Громадный синяк на груди. Ее ноги. Смуглое мускулистое мужское тело. Прижимается. Обвивает ее руками. Поворачивает ее на бок. С силой прижимается своей грудью к ее груди. |