Онлайн книга «Пир»
|
– Разумно, – задумчиво потер широкую переносицу Мамут. – Господа, у меня есть тост, – встал, решительно зашуршав рясой, отец Андрей. – Я предлагаю выпить за моего друга Сергея Аркадьевича Саблина. – Давно пора, – усмехнулась Румянцева. Саблин хмуро глянул на батюшку. – Россия наша – большинское болото, – заговорил отец Андрей. – Живем мы все как на сваях, гадаем, куда ногу поставить, на что опереться. Не то чтоб народ наш дрянной до такой степени, а метафизика места сего такова уж есть. Место необжитое, диковатое. Сквозняки гуляют. Да и люди тоже – не подарок. Трухлявых да гнилых пруд пруди. Иной руку тянет, о чести говорит, святой дружбой клянется, а руку его сожмешь – гнилушки сыпятся. Поэтому и ценю я прежде всего в людях крепость духа. С Сергеем Аркадьичем мы не просто друзья детства, однокашники, собутыльники университетские. Мы с ним братья по духу. По крепости духовной. У нас есть принципы незыблемые, твердыня наша, – у него своя, у меня своя. Если бы я в свое время принципами поступился, теперь бы панагию носил да в Казанском соборе служил. Если бы он пошел против своей твердыни – давно бы ректорской мантией шуршал. Но мы не отступили. А следовательно, мы не гнилушки. Мы твердые дубовые сваи русской государственности, на коих вырастет новая здоровая Россия. За тебя, мой единственный друг! Саблин подошел к нему. Они расцеловались. – Прекрасно сказано! – потянулся чокнуться Румянцев. – Я не знал, что вы вместе учились, – чокнулся с ними Мамут. – Как интересно! – глотнула шампанского Арина. – А вы оба философы? – Мы оба материалисты духа! – ответил отец Андрей, и мужчины засмеялись. – И давно? – спросила Румянцева. – С гимназейской поры, – ответил Саблин, сдвигая манжеты и решительно беря в руки берцовую кость. – Так вы и в гимназии вместе учились? – спросила Арина. – Вот те на! – А как же. – Отец Андрей сделал грозно-плаксивое лицо и заговорил фальцетом: – Саблин и Клёпин, опять на Камчатку завалились? Пересядьте немедленно на Сахалин! – Ааа! Три Могильных Аршина! – захохотал Саблин. – Три Могильных Аршина! – Кто это? – оживленно блестела глазами Арина. – Математик наш, Козьма Трофимыч Ряжский, – ответил отец Андрей, разрезая мясо. – Три Могильных Аршина! Три Могильных Аршина! – хохотал с костью в руке Саблин. – А почему его так прозвали? – спросила Румянцева. – У него была любимая максима в пользу изучения математики: каждый болван должен уметь… а-ха-ха-ха! Нет… а-ха-ха-ха! – вдруг захохотал отец Андрей. – Ха-ха-ха! Ха-ха-ха! – зашелся Саблин. – Три… ха-ха!.. Три… ха-ха!.. Могильных… а-га-га-гаааа! – Он… а-ха-ха!… он… транспортиром однажды, помнишь, измерял угол… а-ха!.. угол идиотизма у Бондаренко… а тот… а-ха-ха! Ааааа! Саблин захохотал и затрясся так, словно его посадили в гальваническую ванну. Кость выпала из его рук, он со всего маха откинулся на спинку стула, стул пошатнулся, опрокинулся, и Саблин повалился на спину. Отец Андрей хохотал, вцепившись пальцами в свое побагровевшее лицо. В столовую вошла Саблина в новом длинном платье темно-синего шелка. Следом вошел Лев Ильич. Саблин корчился на ковре от смеха. – Что случилось? – спросила Александра Владимировна, останавливаясь возле него. – Гимназия. Воспоминания, – жевал Мамут. – Стишок? – Она прошла и села на свое место. – Что за стишок? – спросил Румянцев. – Стишок! Ха-ха-ха! Стишок, господа! – Саблин сел на ковре. – Ой, умираю… стишок я сочинил про моего друга-камчадала Андрея Клёпина… ха-ха-ха… ой… сейчас успокоюсь… прочту… – Отчего этот хохот? – спросила Саблина. – Не напоминай, Христа ради, а то… хи-хи-хи… мы поумираем… все! все! все! Стихотворение! – При мне, пожалуйста, не читай эту гадость. – Саблина взяла бокал, Лев Ильич наполнил его шампанским. – Ну, радость моя, здесь же все свои. – Не читай при мне. – Начало, только начало: У меня есть друг Андрей По прозванью Клёпа. Нет души его добрей, – Пьет шартрез, как жопа. – Прекрати! – Саблина стукнула по столу. – Здесь ребенок! – Кого вы имеете в виду? – лукаво улыбнулась Арина. Раз приходит он ко мне, Говорит: – Послушай! Искупался я в говне И запачкал душу! – Нет! Душа твоя чиста! – Я вскричал, ликуя. – Как у девочки… – …пизда и как кончик хуя, – произнесла Арина, исподлобья глядя на Саблина. – А ты откуда знаешь? – уставился на нее Саблин. – Мне отец Андрей рассказывал. – Когда это? – Саблин перевел взгляд на батюшку. – Все вам, Сергей Аркадьевич, надо знать, – сердито пробормотал Мамут, намазывая мясо хреном. Все засмеялись. Арина продолжала: – Мне в вашем стихотворении больше всего конец нравится: Мораль сей басни такова: Одна у Клёпы голова. Другую оторвали Две девочки в подвале. – Какая гадость… – выпила Саблина. – Мерзкая гадость и тошная пошлость. – Да! – С добродушной улыбкой на пьяноватом лице Саблин поднял стул, уселся на него. – Как давно все было… Помнишь, как Шопенгауэра читали? – У Рыжего? – с наслаждением пил шампанское отец Андрей. – Три месяца вслух одну книгу! Зато тогда я понял, что такое философия! – И что же это такое? – спросила Румянцева. – Любовь к премудрости, – пояснил Мамут. Неожиданно отец Андрей встал, подошел к Мамуту и замер, теребя пальцами крест. – Дмитрий Андреевич, я… прошу у вас руки вашей дочери. Все притихли. Мамут замер с непрожеванным куском во рту. Арина побледнела и уперлась глазами в стол. Мамут судорожно проглотил, кашлянул. – А… как же… – Я очень прошу. Очень. Мамут перевел взгляд оплывших глаз на дочь. – Ну… – Нет, – мотнула она головой. – А… что… – Я умоляю вас, Дмитрий Андреевич. – Отец Андрей легко встал на колени. – Нет, нет, нет, – мотала головой Арина. – Но… если вы… а почему же? – щурился Мамут. – Умоляю! Умоляю вас! – Ну… откровенно… я… не против… – Не-е-е-ет!!! – завопила Арина, вскакивая и опрокидывая стул. |