Онлайн книга «Пир»
|
– Ницше не подводил никакого общего знаменателя, никакой там черты! – резко тряхнул головой Саблин. – Он сделал великий прорыв! Он первый в истории человеческой мысли по-настоящему освободил человека, указал путь! – И что же это за путь? – спросил Мамут. – «Человек есть то, что должно преодолеть!» Вот этот путь. – Все мировые религии говорят то же самое. – Подставляя другую щеку, мы ничего не изменяем в мире. – А толкая падающего – изменяем? – забарабанил пальцами по столу Мамут. – Еще как изменяем! – Саблин поискал глазами соусник, взял; загустевший красный соус потек на мясо. – Освобождая мир от слабых, от нежизнеспособных, мы помогаем здоровой молодой поросли! – Мир не может состоять исключительно из сильных, полнокровных. – Осторожно положив дымящуюся сигару на край гранитной пепельницы, Мамут отрезал кусочек мяса, сунул в рот, захрустел поджаристой корочкой. – Попытки создания так называемого «здорового» государства были, вспомните Спарту. И чем это кончилось? Все те, кто толкал падающих, сами попадали. Саблин ел с таким аппетитом, словно только что сел за стол: – Спарта – не аргумент… м-м-м… У Гераклита и Аристокла не было опыта борьбы с христианством за новую мораль. Поэтому их идеи государства остались утопическими… Нынче другая ситуация в мире… м-м-м… Мир ждет нового мессию. И он грядет. – И кто же он, позвольте вас спросить? – Человек. Который преодолел самого себя. – Демагогия… – махнул вилкой Мамут. – Мужчины опять съехали на серьезное, – обсасывала ключицу Румянцева. Отец Андрей положил себе хрена: – Я прочитал две книги Ницше. Талантливо. Но в целом мне чужда его философия. – Зачем тебе, брат, философия. У тебя есть вера, – пробормотал с полным ртом Саблин. – Не фиглярствуй, – кольнул его серьезным взглядом отец Андрей. – Философия жизни есть у каждого человека. Своя, собственная. Даже у идиота есть философия, по которой он живет. – Это что… идиотизм? – осторожно спросила Арина. Саблин и Мамут засмеялись, но отец Андрей перевел серьезный взгляд на Арину. – Да. Идиотизм. А моя доктрина жизни: живи и давай жить другому. – Это очень правильная доктрина, – тихо произнесла Саблина. Все вдруг замолчали и долго ели в тишине. – Вот и тихий ангел пролетел, – вздохнул Румянцев. – Не один. А целая стая, – протянула пустой бокал Арина. – Не наливай ей больше, – сказал Мамут склоняющемуся с бутылкой Павлушке. – Ну, папочка! – В твои годы человек должен быть счастлив и без вина. – Живи и давай жить другому, – задумчиво проговорил Саблин. – Что ж, Андрей Иваныч, это философия здравого смысла. Но. – Как всегда – но! – усмехнулся батюшка. – Уж не обессудь. Твоя философия сильно побита молью. Как и вся наша старая мораль. В начале девятнадцатого века я бы безусловно жил по этой доктрине. Но сегодня мы стоим на пороге нового столетия, господа. До начала двадцатого века осталось полгода. Полгода! До начала новой эры в истории человечества! Поэтому я пью за новую мораль грядущего века – мораль преодоления! Он встал и осушил бокал. – Что же это за новая мораль? – смотрел на него отец Андрей. – Без Бога, что ли? – Ни в коем случае! – скрипнул ножом, разрезая мясо, Саблин. – Бог всегда был и останется с нами. – Но ведь Ницше толкует о смерти Бога? – Не понимай это буквально. Каждому времени соответствует свой Христос. Умер старый гегелевский Христос. Для грядущего века потребуется молодой, решительный и сильный Господь, способный преодолеть! Способный пройти со смехом по канату над бездной! Именно – со смехом, а не с плаксивой миной! – То есть для нового века нужен Христос – канатный плясун? – Да! Да! Канатный плясун! Ему мы будем молиться всей душой, с ним преодолеем себя, за ним пойдем к новой жизни! – По канату? – Да, любезнейший Дмитрий Андреевич, по канату! По канату над бездной! – Это сумасшествие, – покачал головой отец Андрей. – Это – здравый смысл! – Саблин хлопнул ладонью по столу. Посуда зазвенела. Саблина зябко повела плечами. – Господи, как я устала от этих споров. Сережа, хотя бы сегодня можно обойтись без философии? – Русские мужчины летят на философию, как мухи на мед! – произнесла Румянцева. Все засмеялись. – Александра Владимировна, спойте нам! – громко попросил Румянцев. – Да, да, да! – вспомнил Мамут. – Спойте! Спойте обязательно! – Сашенька, спойте! Саблина сцепила замком тонкие пальцы, потерла ими: – Я, право… сегодня такой… день. – Спой, радость моя, – вытер губы Саблин. – Павлушка! Неси гитару! Лакей выбежал. – А я тоже выучилась на гитаре играть! – сказала Арина. – Покойная maman говорила, что есть романсы, которые хороши только под гитару. Потому как рояль – строгий инструмент. – Святая правда! – улыбался Румянцев. – Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… – угрюмо осматривал стол Мамут. – Позвольте, а где горчица? – Je vous prie! – подала Румянцева. Павлушка принес семиструнную гитару. Саблин поставил стул на ковер. Александра Владимировна села, положив ногу на ногу, взяла гитару и, не пробуя струн, сразу заиграла и запела несильным, проникновенным голосом: Ты помнишь ли тот взгляд красноречивый, Который мне любовь твою открыл? Он в будущем мне был залог счастливый, Он душу мне огнем воспламенил. В тот светлый миг одной улыбкой смела Надежду поселить в твоей груди… Какую власть я над тобой имела! Я помню все… Но ты, – ты помнишь ли? Ты помнишь ли минуты ликованья, Когда для нас так быстро дни неслись? Когда ты ждал в любви моей признанья И верным быть уста твои клялись? Ты мне внимал, довольный, восхищенный, В очах твоих горел огонь любви. Каких мне жертв не нес ты, упоенный? Я помню все… Но ты, – ты помнишь ли? Ты помнишь ли, когда в уединенье Я столько раз с заботою немой Тебя ждала, завидя в отдаленье; Как билась грудь от радости живой? Ты помнишь ли, как в робости невольной Тебе кольцо я отдала с руки? |