Книга Историческая личность, страница 39 – Малькольм Брэдбери

– А какое объяснение дашь ты? – спрашивает Говард.

– Ну, совершенно очевидно, – говорит Флора, – ей хотелось показать, что она заранее отвергает все, с чем он мог бы воззвать к ней. По-моему, она разочарована, что он не довел дела до конца. Прелестная виньетка семейной жизни.

– Совершенно верно, – говорит Говард, – в том браке наличествуют стрессы. Но отсюда вовсе не следует, будто это не был несчастный случай.

– Господи, Говард, – говорит Флора, – что ты скрываешь?

– Ничего, – говорит Говард, – полагаю, ты вместе с Барбарой думаешь, что в окно его толкнул я. Так я этого не Делал.

– Мне и в голову ничего подобного не приходило, – говорит Флора. – А Барбара действительно так считает? Я думала, она знает тебя лучше.

– Ах, Флора, – говорит Говард. – Какой вотум доверия ко мне.

– Ну, я же спала с тобой, Говард, – говорит Флора, – а потому знаю, как работает твоя агрессивность. Если ты захочешь, чтобы кто-то вылетел из окна, ты не станешь сам его выкидывать. Ты устроишь так, чтобы это сделал кто-нибудь другой. Или же убедишь своего избранника, что выброситься в окно в его же интересах.

– Значит, ты не думаешь, что его выкинули в это окно.

– Господи, конечно, нет, – говорит Флора, – это история не такого рода. Но его могли толкнуть эмоционально. Ты же не станешь отрицать, что это возможно.

– Не исключаю, – говорит Говард.

– Но ты бы предпочел, чтобы это было маленькой игрой случая. Непредсказуемым и непредвиденным, – говорит Флора, – частью веселья твоей вечеринки.

– Дело не в том, что я предпочел бы, – говорит Говард, – а в том, что, на мой взгляд, произошло.

– Хотела бы я знать, почему ты так старательно избегаешь признать то, что произошло, – говорит Флора. – Очень бы хотела.

– Может быть, меня тревожит возможный иск, который мне предъявит страховая компания, – говорит Говард. – Это было бы отличной буржуазной реакцией.

– А у тебя таких реакций больше, чем ты думаешь, – говорит Флора. – Нет, я думаю, есть причина получше. Видишь ли, тебя ведь там не было. Ты был занят. А поэтому предпочитаешь настолько ординарное объяснение, насколько возможно.

– Тогда как ты была там, – говорит Говард, – и поэтому предпочитаешь самое неординарное объяснение.

– Тем не менее это правда, так ведь? – спрашивает Флора. – Тебе невыносимо признать, что на твоей вечеринке случилось что-то по-настоящему интересное, пока ты отсутствовал, как и с Майрой. Значимо лишь то, что происходило с тобой. Так что же происходило с тобой, Говард?

– А, – говорит Говард, – так вот чего ты добиваешься.

Ты все время пыталась вызнать, с кем я был.

– Теперь тебе становится не по себе, – говорит Флора. – Я ведь права?

– Похоже, ты ревнуешь, – говорит Говард.

– Я не страдаю женскими недугами, – говорит Флора, натягивая пальто на плечи и гася сигарету в стандартной пепельнице. – Ну, упрячь все это подальше, Говард. Давай скажем, что не случилось ровно ничего.

И Флора встает на ноги и берет свой прислоненный к креслу зонтик.

– Нет, не уходи, Флора, – говорит Говард. – Ты же еще мне ничего не рассказала.

– Это ты мне ничего не рассказал, – говорит Флора. – Ты знаешь больше, чем говоришь. Ты ничем не делишься. По-моему, ты хочешь сохранить Генри для себя, ты хочешь измерить его в глубину своим собственным методом. Спасти его собственными своими инструментами.

– Нет, сядь, Флора, – говорит Генри. – Я признаю: чем больше думаешь, тем больше кажется, что это не похоже на обычные несчастные случаи, приключающиеся с Генри.

Флора улыбается и снова садится в кресло; она щелкает своей зажигалкой и закуривает новую сигарету.

– Совершенно непохоже, – говорит Флора. – Знаешь, я убеждена, что Генри был активен.

Говард смотрит в окно; он видит белый бетон каакиненского озарения, который чистотой своей белизны предназначен вызывать ощущение ничем не разбавленной формы, и тем самым в действительности принадлежит какому-то дальнему утопическому ландшафту солнца и теней, например в Нью-Мексико или на Кап д'Эйдж; а здесь льющийся дождь вымарывает его грязной серостью.

– Активен? – говорит Говард.

– Невозможно пораниться подобным образом, просто поскользнувшись, – говорит Флора. – Он надавил рукой на осколки. Я думаю, это была минимальная попытка самоубийства. Выражение гнева и отчаяния. Мольба.

– Тебе это Генри сказал? – спрашивает Говард, оборачиваясь. Флора смеется и говорит:

– Если бы! Тогда бы мы могли пустить в ход нашу великую мудрость и доказать, что он совершил ошибку. Нет, Генри вообще про это не говорил. И сказал единственно только: «Не говорите Говарду». Что доказывает истинную доброту характера.

– Ну, послушай, Флора, – говорит Говард. – Тут должен быть более глубокий смысл.

Флора смеется; она говорит:

– Я уверена, что я права.

– Беда в том, что я не способен этого увидеть. Иди речь о почти любом другом человеке, ты могла бы меня убедить. Но Генри? Нет. Ты говоришь, он был активен. Но Генри не бывает активен. Любое активное действие оборачивается страданием – кого-то еще или тебя самого. Вот почему Генри не одобряет идеи активных действий.

– И конечно, как раз поэтому ты ее одобряешь, – говорит Флора. – По-моему, страдание привлекает тебя больше, чем действия. Но в любом случае самоубийство это традиционный способ свести себя к нулю как деятеля. Гамлет, ты же знаешь.

– Честное слово, Флора, – говорит Говард, – все это слишком уже высоко для Генри. Генри не способен на подобного рода сделку со вселенной. Он не способен испытывать такого рода боль и в такой степени.

– Да, не то, что ты, – говорит Флора. – Беда в том, что ты не можешь относиться к нему серьезно. Он на периферии твой жизни, вот ты и видишь в нем шута, машину, специализированную на несчастных случаях. Не думаю, чтобы ты хоть когда-нибудь видел Генри по-настоящему.

– Я знаком с ним очень давно, – говорит Говард.

– Да, – говорит Флора, – он стал частью обстановки твоей жизни. Так что ты можешь использовать его и забывать о нем. Отсюда и твоя история про футбольный мяч. История о том, что принимать Генри всерьез совершенно не требуется.

– Ты принимаешь его слишком уж всерьез, – говорит Говард.

– Нет, – говорит Флора. – Я просто воздаю ему должное. Видишь ли, чтобы увидеть Генри ясно, ты должен чувствовать любовь. А ты никогда любви не чувствовал.

– Ты ошибаешься, – говорит Говард, – но в любом случае, совершая самоубийство, люди выдвигают обвинение. И обвинение это совершенно очевидно. Однако нет никаких признаков, что Генри кого-то обвинил.