Онлайн книга «Кто твой враг»
|
— Мне жаль, — сказал Норман. — И как я не сообразил… — Да, — сказала Салли. — Вот именно как. — Ну, что бы им поговорить со мной. — Язык у Эрнста заплетался. — Что бы им дать мне шанс. — Вы оба напились, — сказала Салли. — Стыд какой. Эрнст встал, его шатало. Лицо у него горело. — Я хотел бы… Салли изумилась. Никогда еще Эрнст не держался так смиренно. Уж не демонстрировал ли он перед ней, такое у нее было чувство, все свои обличья, одно за другим — проверял ее, что ли. — …хотел бы стать вашим другом, — сказал он. — Да-да. — Норман улыбнулся, насколько мог благожелательно. — Разумеется. Как только он отошел — налить себе еще, Карп взмахом трости подманил Эрнста и Салли. — Я хочу вас кое с кем познакомить, — сказал он. — Идем. Ребячество. Чистое ребячество, Норман это понимал. Тем не менее, как только вошел в туалет, выдавил зубную пасту и вывел на зеркале надпись. Хортон выбил трубку о каминную полку, продул ее и потянулся за бокалом. — Что бы ни случилось, — сказал он, — мы ни в коем случае не должны терять веру в американский рабочий класс. Карп прорвался сквозь сгрудившихся вокруг Хортона гостей. — Вот, мистер Хортон, тот парень, — сказал он, — с которым я хотел вас познакомить. Салли разыскала Нормана в холле — он разговаривал с Сидом Дрейзином. — Скорей, — сказала она. — По-моему, Карп строит какие-то козни против Эрнста. — Надо думать, — сказал Карп, — вам с Эрнстом есть о чем поговорить. Эрнст был не последним человеком в ССНМ. — Вы здесь в командировке? — спросил Хортон. — Нет, — сказала Салли. — Он бежал. Эрнст считает, что там невозможно жить. Норман сжал ее руку. — Вы были студентом? — спросил Хортон. — Нет. — Потому что, если бы вы были студентом и сыном рабочего, в Восточной Германии вам бы дали стипендию, ведь так? — Так. Но учиться мне пришлось бы тому, что требуется. — Тому, что требуется обществу, вы хотите сказать? Вокруг дружно заулыбались. — Он же был в гитлерюгенде, — сказала Зельда Ландис. — Чего от него ждать? — Зельда, — остановил ее Боб Ландис. — В гитлерюгенде состояли все, — сказал Эрнст. — Вы хотите сказать все, за исключением тех, кто погиб в газовых камерах, — сказал Хортон. — Норман, — сказала Салли, — Норман, ну, пожалуйста… — Те, кто примкнул к нацистам ради привилегий, теперь — ради того же — вступили в СЕПГ, — сказал Эрнст. — Всего-то и нужно было отколоть значок гитлерюгенда и приколоть значок ССНМ. — От ваших слов разит антикоммунизмом. — Как-никак вы были членом гитлерюгенда. Вот так-то. — Но… — Будь вы сыном рабочего, в Восточной Германии вам дали бы стипендию, вы же не станете этого отрицать. Но вы не желаете учиться тому, что требуется обществу. Значит, вы, как я понимаю, исповедуете полную свободу личности? — Как сказать, я… — Для Гитлера свобода личности была священна. Улыбки, улыбки вокруг. — Таких, как он, надо расстреливать, — сказала Чарна Грейвс. — Отвечайте, Эрнст, не отвиливайте. Ведь вы хотели бы, чтобы Восточную Германию «освободили»? — Я хотел бы, чтобы Германия была свободной, но… — Не трудитесь объяснять. Все и так ясно. — Они, как прежде, устраивают грандиозные парады, — кипятился Эрнст. — Они, как прежде, ходят в форме. Тогда мы маршировали во славу Гитлера, теперь во славу… — Во славу мира, — сказал Хортон. — Мира. — Эрнст затряс кулаком перед носом Хортона. — Если я еще раз услышу это слово, я закричу. — Не вижу смысла продолжать дискуссию, — сказал Хортон. Между Эрнстом и Хортоном встал Норман. — Как вы смеете судить об этом парне с кондачка? — сказал он. — Вы тот самый Норман Прайс? — спросил Хортон. Норман кивнул. — Интересно, что подумал бы ваш отец, если бы увидел, как вы заступаетесь за этого нацистика… — А я думаю, Хортон, что вы — изувер. И меня от вас тошнит. — Теперь мы знаем, на какой он стороне, — сказал Бадд Грейвс. — Вот как? — Боб Ландис еле ворочал языком. — И на какой? — Если вы не в состоянии оспорить доводы оппонента, вы, точно недоросль, пускаете в ход брань, — сказал Хортон. — Вы выпили… — Вот это самое здравое из высказанных до сих пор суждений, — сказал Боб Ландис. — Так что предлагаю добавить. — Норман, — попросила Белла, — ну, пожалуйста.. — Послушайте, — сказал Норман, — вы все — мои друзья… — Для меня — это новость, — сказал Бадд Грейвс. — …но, к сожалению, должен сказать, что вы — все до одного — меня разочаровали. За этот вечер чего только я об Эрнсте не наслушался — россказней из вторых, из третьих рук. По большей части небылиц. Да, он состоял в гитлерюгенде, как и все. Он несет всякую чушь, что есть, то есть, но разве хоть один из вас взял на себя труд обойтись с ним по-человечески? — Мы единодушно, — объявил Боб Ландис, — единодушно решили, что твой приятель просто-таки Пол Джонс [83] нашего времени. — Может, он и впрямь гад, — сказал Норман. — Как знать. Но я хотя бы готов взять на себя труд выяснить — так ли это. — Теперь, когда возговорил Билли Грэм, — сказал Бадд Грейвс, — я… — Послушайте, — сказал Норман, — чуть не всем нам пришлось много через что пройти дома. Так вот, не показались ли вам знакомыми хортоновские приемы допроса? — Это уж слишком, — сказал Хортон. — Вы что, обвиняете меня в маккартизме? — Вот именно. В силу утверждений такого рода, — сказал Норман. — Вы переворачиваете мои слова, как вам угодно. — Ты что, хочешь, чтобы мы миловались с нацистами? — сказал Бадд Грейвс. — Так тебя надо понимать? — Нет, — сказал Норман. — Но я хочу, чтобы вы перестали молиться на коммунистов. И если мне отвратительны такие процессы, как процесс Розенбергов, то не менее отвратительны и такие, как процесс Сланского [84] . |