Книга Кто твой враг, страница 39 – Мордекай Рихлер

— Норман, уйди, — голос у Чарли был жалкий, — и никогда больше не приходи.

Гордость для Чарли, подумала Джои, — ее страх прорвался, как назревший нарыв, — значит больше, чем я. Из-за меня он Нормана никогда бы не выгнал.

— Я хочу умереть, — сказала она. — Умереть.

Чарли не совладал с искушением.

— Хочешь умереть — умирай, — сказал он.

Норман встал. Спину там, куда впивались ногти Джои, саднило.

— Теперь я знаю, почему ты уговаривал меня не звонить Винкельману, — сказал Чарли. Ты меня предал.

— Твоя жена поранила лоб. Почему бы тебе не заняться ей?

Смех Чарли был тяжелый, как камень.

— Я должен бы догадаться, что ты за тип, — сказал он, — когда ты стал обхаживать Джои за моей спиной.

— Должен бы, но не догадался.

— Разве я не сказал, что мой сценарий безнадежно испорчен еще до того, как узнал, что над ним потрудился ты?

— Джои сейчас будет дурно. Уложи ее в постель.

— Норман, мой друг.

Джои отключилась.

— Если ты так нуждался в деньгах, — сказал Чарли, — почему ты не обратился ко мне, а строил за моей спиной козни с Винкельманом?

— У Джои обморок.

— Не трогай ее своими грязными руками.

Норман надел пиджак.

— И еще одно, Яго, перед тем, как уйдешь. Ты хотя бы понимаешь, что побудило тебя так поступить?

— Нет. Объясни мне.

— Ты хотел унизить меня перед женой. — Чарли положил руку на лоб, точно припарку. — Утром я отошлю деньги Винкельману. Это твой сценарий. Так что подписывай его сам и деньги бери себе.

— Это дурной сон, — сказал Норман. — Я проснусь, и окажется, что ничего этого не было.

— Рыдают скрипки. Давай. Вали вину на меня.

Джои застонала.

— Бог ты мой, — сказал Норман. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи и прощай.

XVII

Эрнст вернулся домой около одиннадцати, но Салли еще не спала — сидела в кровати. Глаза сухие, выплаканные, в лице — ни кровинки. Эрнст поцеловал ее волосы, положил голову ей на колени. Она покрыла поцелуями шрам на его затылке. Прислонилась горящей щекой к его голове. Эрнст перецеловал — один за другим — ее пальцы.

— Миссис Буллер звонила. Хочет, чтобы ты сделал ей книжные полки. Спросила — можешь ли ты прийти к ней в понедельник с утра пораньше.

— Что ты сказала?

— Сказала, что, насколько мне известно, ты свободен.

— Она славная.

— Это миссис-то Буллер? Ты же говорил, что она задергала тебя придирками.

— Нет. То миссис Хелман.

Несмотря на поздний час, Норман еще работал. Слышался стрекот его машинки.

— Устал?

— Угу. Устал.

— Я тоже.

Он подошел к окну, снял занавески.

— Они запылились, — сказал он. — Я, пожалуй, постираю их.

Шум льющейся воды заглушил доносящийся снизу стук машинки, но вскоре она застрекотала снова. Эрнст развесил занавески на спинке стула — сушиться.

— Проголодался?

— Нет, — сказал он. — Я поел.

Скрипнула дверь — Норман прошел в уборную. И снова застучала машинка.

— Возьми гитару, сыграй что-нибудь, — сказала Салли.

— А чем мы будем заглушать его машинку завтра? — спросил Эрнст. — Проигрывателем? — И сел с гитарой на подушку. — Я не собирался вернуться.

— Ты здесь. Я рада, что ты здесь.

— Ты — красавица. Я тебя люблю.

— Мир вокруг нас, — сказала она. — Их мир. В нем мало хорошего. — И рассказала ему про старика и его «Куин Мэри» с дистанционным управлением. — Я ходила на Хит, — сообщила она.

— Я был в Сохо. Пересмотрел там все киноафиши.

— Милый, любимый мой. Любимый.

— Я нехорошо с тобой поступил. Я не должен был возвращаться.

Машинка затихла, затихла на целых пять минут, потом снова застрекотала.

— Постучи в пол, — сказала она.

— Нет.

— Норман сказал, чтоб мы стучали, если он будет мешать.

— Нет.

— Ну же. Он не против.

— НЕТ.

— Я бы умерла, если бы ты не вернулся.

— Я хотел бы все тебе рассказать. Чтобы ты знала, как это случилось.

— Нет, — сказала она. — В другой раз.

Он рассказал, что удрал из Сандбостельского лагеря для беженцев, рассчитывая украсть документы у американского солдата и добраться до Парижа. В каком-то мюнхенском баре он свел знакомство с тремя солдатами. Один из них, еврей, сразу невзлюбил его. Второй ему не запомнился. Третий был Ники. Нелады, сказал он, начались, когда они вчетвером забрели в джазовый погребок.

— Ники мне понравился, — рассказывал Эрнст, — и мне хотелось показать, как я к нему отношусь. Когда одного из солдат — не еврея — стало мутить, я повел его в туалет. И забрал его бумажник. Но бумажник я не крал. Решил: позже возвращу бумажник Ники и скажу, что его свистнула какая-то шлюха в погребке. Я думал, это расположит Ники ко мне. Но еврей…

— Что ты все еврей да еврей. Его же как-то звали.

— Я забыл как.

— Пусть он будет Гарри.

— Нет. Пусть будет Лестер. Лестер ему больше подходит.

— Называй, как угодно, лишь бы не еврей.

— Ладно. Но Лестер обнаружил пропажу, прежде чем я вернул бумажник. Так что, когда я передал Ники бумажник, он мне не поверил и настроился против меня.

Эрнст рассказал Салли и о вечеринке, и о Нэнси, и о комнате наверху.

— Я не хотел драться с Ники. Клянусь. Хотел одного — удрать, пока не прибыла военная полиция. Но он не дал мне уйти. Пошел на меня с отбитым бутылочным горлом. Он бы меня изуродовал. Я хорош собой — это козырь, а у меня не так много козырей, и я не мог его лишиться. — Эрнст отвел глаза. — Вот я и вытащил нож. Он налетел на меня, как бешеный и…

— Опусти подробности.

— …ну а потом я забрал его документы. Вот и все. Вот как это было.

Салли молчала.

— Пожалуй, мне лучше уйти, — сказал он устало.

— Нет, — сказала она. — Я…

— Я пойму. Прошу, не уговаривай меня остаться, если…

— Как я могу тебя отпустить?

Норман перестал печатать. Они услышали, как грохнула входная дверь.

— Сегодня я буду спать на полу.

Салли воспротивилась.