Онлайн книга «Толчок восемь баллов»
|
— А я не могу тебе сказать: «Вали-ка ты, Миша»? — Вполне. Утром приезжаешь — оборудование разгромлено, помещение сожжено. Я прихожу снова. Спрашиваю: «Ну как, Анастасия Александровна?» И ты отстегиваешь, что с тебя просят, или тебя подвешивают где-нибудь в лесочке за ноги и раскаленным утюжком по животику. И вот от них этот кооператив надо защищать. — А если в милицию? — А там что, не люди? Я тебя умоляю!.. Все хотят вкусно кушать. Слушай, ты можешь не курить? Ну что это такое? Сколько раз… — Не ханжи. Дальше. — Я к Сереге. С которым демобилизовывался… А Серега говорит: «На хрена нам эти кооперативы? Что мы, даром два года в ВДВ отмантулили? Лучше сразу в рэкет. Главное — в приличную шоблу встрять. Мы — ребята тренированные, а там, если с головой…» — Но ты же хотел на юрфак?! — Пока эту халяву не прикрыли, надо материальную базу создать. А уже потом… — Дурак ты, Мишаня, — лениво говорит Настя, сплевывает и выщелкивает окурок. — То ты в кооператив, то в охрану, то в бандиты. Ну просто прямой путь на юридический факультет! — Я свою дорогу в жизни ищу, малолетка ты хренова! Это ты можешь понять?! — взбеленился Мишка. — Я к тебе как к самому близкому… А ты?! Если бы тогда меня от Афгана не отмазали, я бы сейчас полные руки «сертов» имел! За два года, знаешь, сколько я бы этих чеков Внешторгбанка привез?! Вот тогда бы я сразу в университет! Участник войны, «капусты» навалом… — А если бы тебя оттуда в таком симпатичном цинковом гробике привезли? — Ладно тебе. Не всех убили. Кто-то и своими ногами пришел. Из служебных дверей магазина выглядывает старшая продавщица Клава: — Настя, кончай перекур, открываемся! — Иду, тетя Клава! — кричит Настя и говорит Мишке: — Мишка ты Мишка, неохота мне сегодня тебе настроение портить. Чеши. Зайдешь за мной вечером. Мне еще товар принимать. И Настя направляется к дверям служебного входа. * * * Бабушка лежит в пустой квартире, не мигая смотрит в потолок. И возникает в глазах ее бесшумное и бесцветное видение… * * * …На стеклах, крест-накрест, наивные бумажные полоски сорок второго года. Голая Бабушка, чуть прикрытая одеялом, курит в смятой постели. Из уборной возвращается Друг — в кальсонах, носках, в накинутом на плечи кителе с тремя «шпалами». Деловито натягивает галифе. Скрипнула дверь. Друг, в полуодетых штанах, подхватил портупею, белые комсоставские бурки, метнулся за портьеру. На пороге спальни стоит заплаканная двухлетняя Нина в ночной рубашке. Бабушка рассмеялась, вскочила, подхватила дочь, бухнулась с ней в постель — так, чтобы Нина оказалась спиной к Другу. Друг выходит из-за портьеры в полной своей эмгэбэшной форме и тихо исчезает… А Бабушка счастливо целует Нине маленькие озябшие ножки, отогревает ее своим веселым материнским дыханием. * * * В конце первой половины дня Нина Елизаровна с двумя продуктовыми сумками и уже в обычных уличных туфлях без каблуков быстрым шагом подходит к своему дому. И сразу же видит стоящего у парадного подъезда Евгения Анатольевича с тремя гвоздичками в руках. — Господи, Евгений Анатольевич, как вы меня напугали! — набрасывается на него Нина Елизаровна. — Куда это вы подевались, черт вас побери?! Я уж думала, что вам плохо стало… Евгений Анатольевич робко улыбается и молчит. — И вообще, как вы узнали, где я живу? Евгений Анатольевич смущенно пожимает плечами. — Вы что, сыщик, что ли? — Нет. Инженер. — С вами все в порядке? — А что со мной может случиться? — А черт вас знает! Две недели ходить в один и тот же музей — любой может сбрендить. — Я не в музей хожу. — А куда же? — К вам. Нина Елизаровна смотрится в отражающее стекло входной двери подъезда, поправляет волосы и с удовольствием говорит: — Да ну вас к лешему, Евгений Анатольевич! Я старая баба… — Я люблю вас, Нина Елизаровна… — Эй! Эй!.. Вы с ума сошли! — искренне пугается Нина Елизаровна. — У меня мать парализованная, у меня две взрослые дочери от очень разных мужей! Я себе уже давным-давно не принадлежу… — Но я люблю вас, — тихо повторяет Евгений Анатольевич. — Вы — псих! Сейчас же прекратите ходить в наш музей! Я смотрю, на вас историко-революционная экспозиция действует разрушительно. Совсем мужик чокнулся! Ну надо же! Террорист какой-то! Нина Елизаровна видит, как дрожат гвоздики в руках у Евгения Анатольевича, и добавляет: — Что вы трясетесь, как огородное пугало на ветру? Давайте сейчас же сюда цветы! Если это, конечно, мне, а не какой-нибудь молоденькой профурсетке… Евгений Анатольевич счастливо протягивает ей цветы. — И… черт с вами! Приходите ко мне завтра часам к десяти утра. Я завтра работаю во второй половине дня. Хоть накормлю вас нормально. Небось лопаете бог знает где и что попало! Квартира тринадцать… — Я знаю. Нина Елизаровна оглядывает Евгения Анатольевича с головы до ног: — Нет, вы определенно чудовищно подозрительный тип! * * * Бом-м-м!.. Удар колокола совпадает со звуком открывающейся двери, и в квартиру влетает запыхавшаяся Нина Елизаровна. — Не волнуйся, мамочка! Сейчас, сейчас! Уже бегу! Сейчас перестелю, обедом тебя накормлю… Чуть дрогнул правый уголок безжизненного старушечьего рта. Прищурился слегка немигающий правый глаз. Это что, улыбка?.. Над головой у Бабушки покачивается веревка от языка колокола. * * * Андрей Павлович сидит у окна, лицом к подчиненным ему сотрудникам. На самом большом от него удалении — стол Лиды. Около Лиды стоит ее бывшая сокурсница и лучшая подруга Марина — модная, уверенная, эффектная. Они разглядывают лежащий на коленях у Лиды «фирменный» пакет с шоколадной девицей в микротрусиках и тоненьком лифчике. Аза девицей — зеленые пальмы, желтое солнце, синий океан. — Гонконг. Дешевка, — презрительно говорит Марина. — «Дешевка»… Пятьдесят рэ, — грустно шепчет Лида. — Хороший купальни к тянет на двести пятьдесят. — Это еще что за купальник? — Гораздо более открытый. Один намек. — О Боже! Кошмар! — Я дам тебе этот полтинник. Не ной. Отдашь, когда сможешь. Важно в принципе — ехать тебе с ним или нет? * * * Нина Елизаровна кормит мать обедом. Еле теплящаяся, неподвижная старуха жадно открывает живую половину рта, и Нина Елизаровна привычно и ловко сует туда то ложку с супчиком, то кусочек куриной котлетки, размятой в кашицу. Одновременно она делает десятки маленьких, незаметных дел — вытирает Бабушке лицо, подкладывает салфетку под щеку, поправляет одеяло, поудобнее подтыкает под головой старухи подушку, сует ей в рот поильник, смахивает с постели крошки… |