Онлайн книга «Толчок восемь баллов»
|
— Спасибо. И тут же Волков узнал старшую сестру, бывшего батальонного санинструктора. Старшая сестра осторожно убрала с его лба волосы и, не снимая теплых ладоней с головы Волкова, встала сзади, у самого края операционного стола. — Вот тебе, Дима, и собеседница — Алевтина Федоровна, — сказал Гервасий Васильевич. — Можешь за ней пока поухаживать. «Алевтина Федоровна, — подумал Волков. — Алевтина Федоровна… Милка тоже Федоровна. Людмила Федоровна. Людмила Федоровна Болдырева. Людмила Федоровна Волкова. Как же, держи карман шире!..» — Алевтина Федоровна, вы не возражаете? — спросил Гервасий Васильевич. Старшая сестра смущенно засмеялась: — Пусть ухаживают… Она сняла одну руку с головы Волкова, взяла большой марлевый тампон и мягко вытерла его вспотевшее от напряжения лицо. — Нина Ивановна, — сказал Гервасий Васильевич, — поднимите левую руку Дмитрия Сергеевича… Так. Йод. Спирт. Хорошо. Мы, Дима, вот как сделаем: ты пока не ухаживай за Алевтиной Федоровной, ладно? А пусть лучше Алевтина Федоровна ухаживает за тобой… Но уж поправишься — изволь быть кавалером! И здесь тоже, Сафар Алиевич. Все, все смазывайте! До подмышечной впадины… Вот так. Прекрасно… Выше, Нина Ивановна. Ты, Дима, чего больше всего боишься? Волков проглотил слюну и глухо ответил: — Не проснуться после наркоза… — Вот и хорошо! — обрадовался Гервасий Васильевич. — Вот мы и не будем тебя усыплять… Волков криво улыбнулся и спросил: — Так и будете без наркоза резать? — Э, нет, Димочка… Без наркоза только в переулках режут. Мы тебе сделаем местное обезболивание. Так называемую местную анестезию… Ах как это было больно, больно, больно!.. Ах эта сволочь — местная анестезия!!! С ней только поначалу хорошо, а потом она никакая не анестезия!.. Будто ее и вовсе не было… Волков не крикнул ни разу, не застонал. Только воздух втягивал сквозь стиснутые зубы и выдыхал с хрипом. Да еще упирался затылком в ладони старшей сестры, и какая-то мутная сила отрывала его спину от жесткого матрасика, выгибала дугой и снова распластывала на операционном столе… И не слышал ничего, кроме шепота старшей сестры: «Потерпи, потерпи, миленький». Пот разъедал глаза, затекал в рот, тело стало скользким, влажным, словно в парилке — на самой верхотуре… «Потерпи, потерпи, миленький…» Только однажды, перед самым концом, не сдержался Волков. На мгновение его тряхнула такая оглушительная боль, что ему показалось, будто он расплавился и огненной жидкостью расплескался на кафельном полу операционной. — А-а-аххх! — захлебнулся Волков. И тут же, у лица своего, увидел очки Гервасия Васильевича. — Больно? Волков судорожно, коротко вздохнул несколько раз, помолчал немного, собрал все оставшиеся силы и ответил: — О… Очень… — Больше так не будет, — где-то сказал Гервасий Васильевич. «Потерпи, потерпи, родненький…» И Волков терпел и мечтал только об одном: хоть бы на мгновение потерять сознание. Но сознание не покидало его, и теперь он лежал и ждал, когда его будут зашивать. Он знал, что все операции заканчиваются тем, что рану зашивают, и ждал этого как конца всех мучений. А его все не зашивали и не зашивали… Спустя какое-то время Волков стал различать стоявших вокруг людей, и неясные глухие звуки начали превращаться в голос Гервасия Васильевича, который говорил: — Ну вот и прекрасно. Вот как хорошо… Вот и все… Поглубже, поглубже турундочку… Отлично. Еще одну… И еще. Вот и чудесно… И пульс у тебя прекрасный… Ах ты, Дима, Дима, Дима! Ну полежи, отдохни. Все, все… Перевязывайте, Сафар Алиевич. Легкую, рыхлую повязку. И отток будет лучше… Гервасий Васильевич медленно стянул с лица маску, и она повисла у него на шее, все еще сохраняя форму его подбородка. Волков лежал обессиленный и опустошенный, но какая-то неясная тревога мелкой дрожью билась в его сердце и не давала покоя. Он не понимал, чем вызвана эта тревога. Ему казалось, что он о чем-то забыл и, если не вспомнит сейчас же, произойдет ужасное, непоправимое… — Ну вот, — сказал Гервасий Васильевич. — Поедем-ка мы, брат Дима, с тобой в палату. Хватит с нас операционной… И тогда Волков вспомнил и закричал срывающимся голосом: — Забыли!.. Забыли… Зашить забыли! Все остановились, словно с размаху наткнулись на невидимую стену. . — Зашить… Зашить забыли… — хриплым шепотом повторил Волков. Гервасий Васильевич наклонился над ним, погладил его по мокрому лицу и сказал: — Гнойные раны не зашивают. Поедем в палату… * * * Перевязки, перевязки… Каждый день перевязки. Каждый день большой шприц внутривенно, маленькие — внутримышечно. Почти совсем температура упала. Правда, нет-нет да и подскочит с вечера, зато наутро ее опять как не бывало… И спать теперь Волков научился без всяких помогающих лекарств. Гервасий Васильевич нарадоваться не мог. Спустя неделю после операции Гервасий Васильевич переехал домой. Вернее, ночевать стал дома, а не в палате у Волкова. А так все свободное время с Волковым проводил. То виноград принесет и просит его съесть обязательно… Дескать, глюкоза или там Кенжетай обидится, а на Востоке стариков обижать не принято. То книжку какую-нибудь притащит, то Хамраева приведет и оставит его в палате часа на два. А три дня назад, в операционный день, забежал к Волкову на секундочку, сунул ему в руку странный, извилистый, жесткий предметик и сказал: — Вот, брат Дима, посмотри, какую дрянь человек в почке таскал! Самый настоящий почечный камень. Бери, брат, не бойся! Он чистенький… Дней через пятнадцать Волков выпростал ноги из-под одеяла, осторожно приподнялся на правом локте и, оберегая левую руку, впервые за месяц сел. Посидел немного, покачался, как китайский болванчик, протянул руку, стащил со спинки кровати мышиный халат с шалевым воротником, натянул себе на плечи. И устал чрезвычайно… Вошла старуха нянечка, позвякивая чистыми утками. Волков отдышался и рукой на нее замахал: — Все! Все! Не нужно. Я теперь сам ходить буду. — Как же… Будешь!.. — недоверчиво протянула нянечка и с интересом посмотрела на Волкова. — Пожалуйста. — Волков встал и, сдерживая дрожь во всем теле, сделал несколько шагов к двери. Нянечка поставила утки, подхватила его под руку и спросила: — А Гервасий Васильевич чего скажет? Не отвечая, Волков вышел в коридор. — Где? — спросил он нянечку. |