Онлайн книга «Часть целого»
|
Подошел к Сене и сел неподалеку от воды. На соседней скамейке женщина вытянула ноги и ловит скудную дозу солнца. Красивые ноги — длинные и мускулистые. Пока я смотрел на ее ноги, она смотрела на меня. Я одновременно пожал плечами и улыбнулся, и прежде чем ее узнал мой мозг, узнал мой язык. — Кэролайн! — закричал я. — Марти! Мы вместе вскочили и уставились друг на друга с огромным удивлением и радостью. — Я приехал тебя искать! — кричал я. — Папа умер! — Знаю. Видел его могилу! — Это было ужасно! — Все, кого я люблю, тоже умерли! — Знаю! — Все! Мама, отец, Терри, Гарри! — Слышала. Я сбежала домой, когда папа умер, и эту новость сообщил мне дядя в Сиднее. — Ужасно! — Я замужем — жуть! — Не может быть! — Да! — А я отец! — Не может быть! — Именно так! — Марти, давай убежим! — Не могу! — Можешь! — Надо выполнять родительский долг! — И я тоже не могу оставить мужа! — Почему?! — Я его еще люблю! — Значит, мы в ловушке! — Безнадежно! — Ты хорошо выглядишь! — И ты ничего! Мы разом перевели дыхание и рассмеялись. Я никогда так не волновался. Кэролайн стиснула мне ладонями щеки и покрыла поцелуями лицо. — Какие у тебя планы? — спросил я. — Давай снимем номер в гостинице и займемся любовью. — Ты уверена? — Извини, я дала тебе отставку. — Ты была влюблена в моего брата. — Я была молода. — И красива. Маленькая гостиница над рестораном, мы занимались любовью весь день. Не буду вдаваться в детали, только скажу — я не ударил в грязь лицом: продолжительность была вполне пристойная, мы не задернули шторы, за окном бушевала гроза, и я понимал, что, когда мы вернемся в наши жизни, все это останется о наших головах как полузабытый сон, и от этого у меня здесь, с темноте, болезненно сжималось сердце. — Так, значит, ты отец французского малыша, — сказала Кэролайн. Странно, но эта мысль не приходила мне в голову, и, хотя мне нравилось все французское, а к своей родине я теоретически относился безразлично, корни непонятным образом держат человека. Внезапно я ощутил недовольство, что мой сын не будет австралийцем. Нет в мире более подходящей страны, чем Австралия, откуда удобнее всего рвать когти. Из Франции бежать хорошо, но когда через границу катят немецкие танки. Ну а в мирное время зачем? Мы головокружительно обнимались, Кэролайн была такой миниатюрной и гладкой, что я мог бы запустить ее через пруд как «лягушку», она сжимала меня в конвульсиях, а я целовал, чтобы отвлечь и не дать думать о том моменте, когда вечер обратится в ночь. Я не хотел бросаться представившейся возможностью, а затем опять себя винить и сказал, что влюбился не нарочно, оказался на этой дорожке случайно и готов оставить Астрид и ребенка, чтобы быть с ней, с Кэролайн. Она надолго замолчала, я едва различал в темноте ее лицо. Затем тихо заговорила: — Ты не можешь бросить сына и мать своего ребенка, я не желаю брать на себя вину, и, кроме того, я люблю мужа (кстати, замечу, русского, по имени Иван). Эти люди — непреодолимое препятствие, сказала она и добавила, что тоже любит меня, но как бы с опозданием — в определенных обстоятельствах, а не безоговорочно. С оговорками и увертками. Ее любовь ни к чему не обязывает. Моя улыбка получилась такой, словно губы лишь повиновались определенной традиции. Я чувствовал: настроение круто меняется. Они собирались в Россию навестить родных мужа — месяцев на шесть или больше, но перед тем, как распрощаться, мы договорились встретиться ровно через год, только не на вершине Эйфелевой башни, а рядом, и обсудить, что изменилось в наших жизнях. Кэролайн снова сказала, что любит меня, и я попытался поймать ее на слове, а когда мы расстались, бесцельно бродил по улицам и внезапно ощутил, что сердце мое открылось, но не успел разглядеть, что в нем внутри, поскольку оно быстро захлопнулось. Я гулял еще пару часов. Мне отчаянно хотелось всплакнуть на чьем-нибудь плече, но, когда я подошел к Сене, вид моего единственного друга Эдди дал мне понять, что я должен хранить свой секрет. — Где ты был? Ты опоздал. — Но ведь баржа еще не пришла. — Не пришла, — рассеянно ответил он, глядя на безмолвную реку. Когда-нибудь, подумал я, история меня сурово осудит или, еще того хуже, расставит все по местам. Ночь Теперь ночь, я смотрю на Астрид и думаю о Ван Гоге. Когда его в первый раз прогнали с работы, он написал: «Если яблоко созрело, даже легкий ветерок способен сорвать его с дерева». Любовь подобна тому. Любовь копится внутри, до поры ее сдерживают некие шлюзы, но затем она прорывается и истекает по своему усмотрению. Я понял это, потому что осознал: я люблю эту женщину, но она мне не нравится. Я люблю женщину, которая мне не нравится. Вот вам любовь! Совершенно очевидно, что любовь никак не связана с другим человеком, — имеет значение только то, что внутри, поэтому мужчины так любят машины, горы, кошек, собственный брюшной пресс и поэтому мы такие проходимцы и равнодушные стервецы. Астрид мне нисколько не нравилась, однако я ее любил. Не исключено, что не выраженный словами отказ Кэролайн подействовал на мою любовь к Астрид подобно тому, как охлаждение Вселенной на формирование материи, — кто бы мог подумать, что сердце настолько велико, что способно любить двух людей сразу? А трех? Может, в моем сердце найдется место для любви к сыну? Конец Это конец. Все постоянно и кардинально меняется. Последняя большая перемена — жизнь никогда не будет прежней. Все началось достаточно обыкновенно. Я был в книжном магазине «Шекспир и К» и копался в подержанных книжках в мягких обложках, когда услышал голос: — Привет, Селин! Знакомый голос, та же неприятная внешность. Аляскинский хаски быстро шел на меня и не замедлил шага, как обычно это делают люди, а резко остановился в дюйме перед моим носом: — Я тебя искал. Не ходи сегодня на пристань. — Почему? — Ты уже дочитал «Путешествие»? — Нет еще, — солгал я. — Там будет черт-те что. Больше сказать не могу. — Продолжай. — Ну хорошо. Мы собираемся взорвать вашу баржу. |