Онлайн книга «Прозрачные леса под Люксембургом»
|
Сделав отпечаток, старлей полюбовался своей работой и сказал: – Вот так, Удмурт, теперь ты в нашей картотеке навечно. И что ты не натвори, – старлей любовно оттискивал пальчики, – мы тебя всегда найдем. Из-под земли достанем. – Я же не вор, начальник, – возразил Леха. – Не вор – станешь вором, такая уж у вас, уголовного элемента, планида. Повезло тебе с отсрочкой от приговора – не я судья… – Не мне одному, – сказал Леха, – не ты судья… Старлей смерил Леху тяжелым взглядом, но промолчал. Погас свет. Лишь рассеянный отблеск уличного фонаря пробивался через зарешеченные окна. – Опять подстанция! – возмутился старлей. – Чем они там занимаются, сукины дети? Так что смотри, Комаров. – Впередсмотрящий смотрит только вперед. – Что? – не понял старлей. – Я свободен? – Как птица. Леха открыл дверь… …Олени бежали по склону, накрывая рогами белые северные горы и задевая первые проступающие звезды. – Тормозни, – попросил Леха и, выдавив дверцу, на ходу спрыгнул в снег. «Урал»-бензовоз пронзительно заскрипел тормозами и остановился. Водила – немолодой, тощий – тоже вылез из машины. – Жаль, оленей распугали, – расстроился он, – так и не посмотрел. Леха примостился на бампере, закурил, спросил: – Ты первый сезон? – Первый. – Еще насмотришься. Олени пропадали в горах, только слабый перезвон консервных банок доносился в окоченелой тишине. «Блям-блям» – отстукивала баночка о спиленный олений рог. И это такое привычное легкое звучание сейчас наполняло душу смутной необъяснимой тоской. – А чего ночью не поехали? – поинтересовался водила. – Волки здесь, – неопределенно ответил Леха. – Волки? – Олени телятся… – Очень хотелось помолчать. – Когда олениха телится – она отходит от стада и рожает в одиночестве. Следом идут волки, ну и… Короче, опасно ночью, неужели непонятно? – Откуда ты все знаешь, Удмурт? – Живу давно. Помолчи, а… Водила обиженно засопел, влез на подножку. – Поехали. Леха сплюнул окурок, затоптал в снег, залез в кабину. Поехали. По селектору на всю станцию неслось: – Валь… Валя… Соловьева! – Ну… – Там у нас маневровый на каком пути? – Откуда я знаю? – А кто знает, твою-то мать! Сидишь там, веники вяжешь… Быстро посмотри и доложи. – Ага, щас! Спешу и падаю, – огрызнулся селектор, но уже тише. Показался поезд. В селекторе что-то зашипело, заклокотало и, когда остановился состав, сообщило голосом диспетчера Соловьевой: – На первый путь прибывает… пардон, прибыл пассажирский поезд № 180 Воркута – Москва. Повторяем: на первый путь прибыл пассажирский поезд № 180 Воркута – Москва. Просьба пассажирам побыстрее занять свои места. Поторапливайтесь, граждане… Леха ступил на подножку, показал билет заспанной, прикрывающейся от ветра колючим воротником шинели проводнице, прошел в вагон. Вагон был плацкартным, зябким и почти пустым. В одном из купе, кутаясь в платок, сидела молодая женщина и смотрела в окно отсутствующим взглядом. Здесь он и остановился. – Позволите быть попутчиком? – Вы уверены, что у вас именно это место? – спросила женщина. – Абсолютно. – Ради бога. И отвернулась к окну. Леха разделся, достал из сумки шоколадку: – Вам. – Мне? – женщина удивленно вскинула бровь. – А что вас в этом удивляет? – Скорее настораживает. Приставать будете? – Непременно. Он достал еще одну плитку, прошел к проводнице: – Я только из тайги и сразу на поезд. Как бы помыться? Проводница достала чистое полотенце, налила в чайник горячей воды из титана. Мылся он долго. Тер сильное тело, смывал, фыркал, и снова тер, и снова смывал. Проводница смотрела на него и думала, что если бы не вся ее собачья жизнь с грязными вагонами, водкой, пьяными мужиками в прокуренной клетушке служебного купе, – и у нее мог быть такой же сын. Он так же бы возвращался из тайги, и она долго обмывала из чайника его худое знакомое тело. Расчесывая влажные волосы, Леха вернулся в купе. – Ну что, давайте знакомиться. Алексей. – Тамара, – безучастно произнесла она. – Коньяку выпьем, Тамара? – Какой вы, однако, предусмотрительный, – она впервые повернулась к нему. – Свежевымытый, напичканный шоколадом и коньяком. И лимон у вас есть? – Лимона нет, – он беспомощно развел руками. – Что ж, давайте выпьем… Пила она медленно, без удовольствия. – Куда едете? – спросил он. – Никуда, – не сразу ответила она. – Бегу от мужа… История скучная и, в общем, обыкновенная. – С офицером? – С дорожным чемоданом. – А муж? – Муж одержим одной идеей – заработать все деньги и отгрохать дом где-нибудь на теплом побережье. Бассейн, зеркальные карпы, голубая норка… – Не такая уж плохая идея. А вы, разумеется, птица иного полета. – Какая из меня птица… – Ну-ну. Еще? – Можно и еще. Выпили. Она сказала: – Да не смотрите вы все время на часы. Я уже обратила внимание на ваш сногсшибательный «Ориент». – Грешен: хвастлив. Где-то я вычитал, что у мужчины должны быть безупречными часы, галстук, обувь и зажигалка. У меня в наличии только часы. Приходится подчеркивать. Часы и вправду были потрясающие: большие, с хрустальным стеклом, каким-то фантастическим светящимся циферблатом. – А я где-то читала, что мужчина должен пройти войну, любовь и тюрьму. С этим у вас как? – С этим сложнее. Он достал сигареты. – Курите? – Увы. – Почему «увы»? – Потому что когда женщина пьет, курит, да еще разыскивается собственным мужем – к ней уже трудно относиться как к женщине… – Вы очень этим огорчены? – Я огорчена тем, что все надо начинать сначала. А я… Я к этому не готова. В тамбуре было холодно и грязно. Тамара прислонилась к стене, затянулась, прикрыла глаза. У нее была неброская, обманчивая на первый взгляд внешность, но она принадлежала к тому редкому числу женщин, в лица которых можно вглядываться всю жизнь. |