Онлайн книга «Прозрачные леса под Люксембургом»
|
– Ну, извини, – усмехнулся Истратов. – Скоро мы уйдем, и ты вздохнешь с облегчением… – Пошел ты, знаешь, куда? – Знаю. – Ничего, – сказал Богодухов, – дай бог, вернетесь, там и погуляем. Баньку затопим… – Что значит: дай бог? – мрачно спросил Истратов. – То и значит, Паша. Не к теще на блины идете… – Ты мне, Богодухов, – сказал Левашов, толкнув Богодухова плечом, – образцового отца-командира напоминаешь. Все у тебя сыты, обуты, а за подкладку фуражки набор поговорок зашит. На все случаи жизни… – Какой из меня командир… Мне бы джинсы с бейсболкой и куда-нибудь на Азовское море. Спасателем… – Почему на Азовское? – спросил Истратов. – Оно мелкое. В нем утонуть невозможно. Истратов поднялся. – Пойду ребят будить – через час выходим. Ты собрался, Левашов? – Нищему собраться – только подпоясаться, как ответил бы на моем месте майор Богодухов. – Ну-ну. Истратов ушел. – У тебя рожки на тридцать? – спросил Богодухов. – На тридцать. Богодухов взял свой автомат, отстегнул спаренные, удлиненные рожки на сорок пять патронов и протянул Левашову. – Возьми. Мои на сорок пять. – Спасибо. – Левашов отстегнул свои рожки и протянул Богодухову. – Махнем не глядя, как на фронте говорят… – Слушай, Жека, – сказал Богодухов, – мы с тобой друг друга сто лет знаем… Я тебя прошу: не будь мудаком. – В каком смысле? – В смысле, не лезь никуда! Без тебя навоюют… – Там видно будет. – Там уже ничего не будет видно… Богодухов встал. – У меня на этой кухне двоих поварят убило… – Что ж вы ее в землю не закопаете? – Кухню в землю не закопаешь… Богодухов смотрел куда-то поверх гор, и взгляд его был таким отрешенным и смертельно уставшим, что Левашову стало не по себе. Словно не он, Левашов, а его старый товарищ Витька Богодухов уходил сегодня в заранее предопределившую его судьбу неизвестность. И уже неотвязчиво стояли перед глазами убитые поварята. – Куплю себе дом на берегу, – задумчиво произнес Богодухов, – побелю известкой и буду слушать море… Женюсь на фантастически красивой женщине… – Ты же женат. – Какое это имеет значение… Левашов подошел к Богодухову. – Не провожай нас – ну тебя к черту… – Долгие проводы – лишние слезы… – сказал Богодухов. – Женька… – Ладно… – махнул рукой Левашов. Они обнялись. Скомкано и неловко. Богодухов ткнул Левашова в плечо, отвернулся и пошел в сторону штабного блиндажа. На мгновение Левашову показалось, что он плачет… Поезд трясло. Проводница – немолодая, измотанная дорогами, шла по вагону, держась за поручень и строго заглядывая в каждое окно, словно то, что было за окном, также находилось в ее ведении и подлежало контролю на всем пути следования. Она дошла до предпоследнего купе, постучала в закрытую дверь. – Добрый вечер! Билетики ваши, пожалуйста. Так, Левашов. До Инты. А вы, стало быть, Левашова? – Боже упаси, я – Наташа. – Наташа так Наташа. И за бельишко, пожалуйста. Чаек будем пить? – Непременно, – отозвался Левашов. – Скажите, а курить у вас можно? – Исключительно в тамбуре. Тамбур-то – вот он. Она пространно повела рукой. Левашов тяжело вздохнул. – Видите ли, – очень серьезно сказал он, – у меня крупозное воспаление легких, а у нее, у Наташи, откровенно говоря, вообще пневмония. – Надо же, – посочувствовала проводница. – Что же вы: с такими тяжелыми недугами и в дорогу? – Что поделаешь, – обреченно произнес Левашов. – Мотает человека по свету, фигурально выражаясь, как осенний листок, а умирать тянет на родные места… Наташа не выдержала – рассмеялась. Проводница улыбнулась. – А дотянете до родины-то? – поинтересовалась она. – Учтите, у меня за всю службу ни одной смертности в пути не зарегистрировано. – И не будет, – уверил Левашов, – если в тамбур не выгоните. Проводница поднялась. – Бог с вами, курите. – И, обернувшись в дверях, неожиданно сказала. – Эх, ребятишки, живем мы, как кошка с собакой, мотаем друг другу нервы, а жизнь-то действительно рано или поздно кончается. И вышла. Наташа откинулась на диван. – Куда едем? Зачем? – недоуменно пожала плечами она. – Как куда? Представлюсь твоим родителям, произведу неизгладимое впечатление – в общем, сжигаю мосты, Наташка… – Так… – протянула Наташа. – Значит, в самом себе ты уже не уверен… И потом, что значит: произведешь впечатление?.. Лично на меня ты произвел самое отвратительное впечатление. – Просто мы повстречались в тяжелый период моей жизни. – Это запой, по-твоему, тяжелый период? – А что, легкий? Попробовала бы… – Господи, – вздохнула Наташа, – и с этим ничтожеством я собираюсь связать свою жизнь… – И не говори, Наташка, – зевнул Левашов, – окрутила ты меня вокруг пальца. По проходу катил тележку сонный буфетчик. Тележка была завалена бестолковой кондитерской снедью. – Желаете что-нибудь, граждане? – флегматично спрашивал он. – У вас есть конфеты с мышьяком? – спросила Наташа. – Для одного проходимца… – Не держим, – не отреагировал буфетчик. – Тогда шоколад «Вдохновение». Весь. Чтобы мне вдохновения до конца пути хватило… Она набрала гору шоколада, раскрыла книжку и, читая, отправляла в рот аккуратные шоколадные брусочки с ореховой начинкой. – Правильно мы сделали, что поехали, – неожиданно сказал Левашов. – Осточертело все! Клипы, халтура, водка эта… И с тем, кого знаешь, и с тем, кого не знаешь, еще чаще… – Он зевнул, прикрыл глаза. – Хочется вдохнуть свежего воздуха… – замолчал на полуфразе Левашов, и когда Наташа позвала его, выяснилось, что он уже спит. Она накрыла его одеялом, погасила свет и еще долго сидела под ночником, удивляясь внезапному счастью, изменившему ее судьбу, на которую она, казалось, давно махнула рукой. Тайга постепенно переходила в однообразную лесотундру, и чувствовалось, что там очень холодно, за окном, – до Полярного круга оставалось совсем немного. На протяжении всей дороги пассажиров сопровождали изречения древних греков на покосившихся станционных постах. Белыми буквами на красном кумаче. |