Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
— Арлекино! Арлекино! Трудно быть смешным для всех… В кинотеатрах публика восторженно ревела, когда Бодров из чапаевского пулемета мочил в Нью-Йорке проклятых американцев, а в 305-й аудитории Надя Петелькина спрашивала профессора Джигарханяна и других членов приемной комиссии: Как я люблю тебя? Я люблю тебя так, Что скажи мне хоть слово, Подай мне лишь знак, И я в небо взлечу, Проплыву океаны, Чтоб с тобою быть рядом, Дорогой мой, желанный!.. У Петелькиной были такие сияющие глаза, такая трогательная наивность, свежесть и искренность не то природного таланта, не то первой девичьей влюбленности, что даже самые придирчивые члены комиссии не прерывали ее. И она продолжала, зардевшись: Как я хочу тебя? Я хочу тебя так, Что душа замирает И сердце томится, И к тебе каждой клеточкой тело стремится! О, как хочу, как хочу я тебе Тоже ночами хоть изредка сниться!.. Даже Лариса Ивановна Удовиченко перестала обмахиваться газетой «Известия» с заголовком о неминуемом крахе экономики и с удивлением рассматривала Петелькину. А та все спрашивала у профессора Джигарханяна: Как я люблю тебя? Больше, чем свет! Больше, чем радость! Сильнее удачи! Так я люблю тебя! Так! Не иначе!.. И умолкла. Члены комиссии тоже молчали, разглядывая ее — юную, лучеглазую, не то ребенка, не то уже взрослую. — Гм… — сказала Удовиченко. — Детка, это чьи стихи? Петелькина покраснела: — М-м… мои… — Твои? А сколько тебе лет? — Шест… — начала Петелькина, но тут же поспешно поправилась: — Семнадцать. Вчера исполнилось, честное слово! — И показала паспорт. — Вот… — Не нужно, — сказал Джигарханян. — Вы откуда приехали? — Из Сибири, Уярска. Тем временем в коридоре толпа абитуриентов, прильнув ухом к закрытой двери, недоумевала: — Что там происходит? Они ее уже шесть минут держат! Другие за минуту вылетают… А в душной аудитории профессор Джигарханян, трудно дыша и обмахиваясь газетой, произнес: — Стихи… хорошие… А что вы еще умеете? — Еще я танцую, пою… — Хорошо. Спойте. Но Петелькина успела спеть лишь два слова — «Сронила колечко со прав…» — как Удовиченко ее остановила: — Достаточно. — И повернулась к секретарше комиссии: — Дайте ей направление в общежитие. — А Петелькиной: — Девушка, вы допущены к первому экзамену. Петелькина пулей выскочила в коридор и, сшибая абитуриентов, ринулась к другой аудитории, под дверью которой стояла аналогичная толпа. — Зина! Зинка! Меня допустили!!! Зина, ее ровесница и землячка, бледная от страха перед экзаменом, бросилась ей навстречу. — Дай подержаться! У меня колени дрожат! Дай за тебя подержаться! Они обнялись, но Петелькина тут же вырвалась. — Где телефон? Где тут телефон? Я Зое должна позвонить! И, найдя телефон-автомат, сообщила в трубку: — Теть Зой, мне только чемодан забрать! Я в общежитие переселяюсь! Я на первый тур прошла! Куда приехать? В мебельный? На Пресню? А где это? Читая вывески магазинов, Петелькина — с заплечной сумочкой-рюкзачком — весело и чуть ли не вприпрыжку шла по Красной Пресне. Несмотря на чудовищную жару, она так ярко светилась счастьем, юностью и голыми коленками, что на нее заглядывались встречные мужчины, а сорокапятилетний Павел Кибицкий даже притормозил свой «лексус» и повел его рядом с ней. Но заговорить не успел — всю улицу вдруг запрудила колонна шахтеров, направлявшихся к Белому дому в поддержку пикетчиков. Они стучали касками, трубили в рожки и несли транспаранты: «ШАХТЕРАМ — ЗАРПЛАТУ, ЕЛЬЦИНА — НА РЕЛЬСЫ!», «КУЗБАСС С ТОБОЙ, ВОРКУТА!», «ДОЛОЙ ВОРОВ-МИНИСТРОВ!», «НЕТ ПРАВИТЕЛЬСТВУ МАРОДЕРОВ!». В передней шеренге шагал сорокалетний руководитель с мегафоном и возглашал на всю Пресню: — Хватит Ельцину рулить! Даешь всеобщую стачку! А колонна шахтеров печатала шаг, стучала касками по крышам замерших на обочинах машин и скандировала в такт ударам: — Кровососы и мародеры! Верните зарплату шахтерам! Петелькина остановилась — ей это шоу понравилось. А руководитель продолжал выкрикивать в мегафон: — Кремлевские засранцы! Хватит грабить страну! А шахтеры опять: — Кровососы и мародеры! Верните зарплату шахтерам! А он: — Долой новых буржуев! Ельцина — в забой! Кириленко на мыло! Тут накатившей колонной шахтеров Надю больно прижало к «лексусу», и Кибицкий опустил стекло: — Девушка, садитесь, а то раздавят! Надя подумала и села в машину, сказала, глядя на шахтеров: — И правильно! У нас, вы знаете, света нет, мама уже семь месяцев зарплату не получает! Проходящий мимо машины шахтер на ходу стукнул каской по крыше «лексуса» и ушел дальше, продолжая выкрикивать про кровососов и мародеров. — У нас — это где? — снисходительно спросил Кибицкий. — В Сибири, в Уярске. Уярская ГЭС — слышали? — Никогда… А Петелькина уже освоилась в машине: — Ой, у вас прохладно! Между тем колонна шахтеров иссякла, ее передние ряды свернули с Пресни к Белому дому, и Кибицкий тронул машину. А Петелькина увидела мебельный магазин на углу Волкова переулка и Красной Пресни. — Ой! А мне сюда, в мебельный! — Жаль, — огорчился Кибицкий. — У вас есть телефон? — Был, но уже нету. Я в общежитие переселяюсь. — В общежитие? Зачем? — А вгиковское! Я на первый тур прошла. — И Петелькина, взявшись за дверную ручку, улыбнулась: — Так что следите за экраном! И остановите, пока! — Постой! Знаешь что? Вот моя визитка, позвони мне. — Вы тут в Москве все чокнулись, что ли? — Почему? Петелькина открыла свою сумочку-рюкзачок: — Смотрите! Я тут всего третий день, а у меня — смотрите! — И достала пачку визиток. — Какие-то банкиры, менеджеры, прокуроры… И все свои визитки суют. А ведь жулики! Вы не банкир, случайно? |