Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
При подходе к Ханкале климовские БМП и БТР прошли по проходу в минных полях и, у шлагбаума на развилке дорог, ведущих к двум базам — МВД и армии, — свернули к базе МВД. Здесь было не разогнаться — дорога шла змейкой среди бетонных навалов и танков, стоящих в капонирах в ожидании потенциальных смертников на колесах… Затем, прокатив вдоль красноречивого фронтового быта — вереницы сборных щитовых домов, вагончиков и стационарных палаток, уличных умывальников, турников, сортиров и бельевых веревок, на которых сохли солдатские портки, — два БМП остановились у госпиталя, высадили трех раненых и дюжину вусмерть усталых бойцов УБОПа. А БТР покатил дальше, к штабу, обнесенному бетонным забором с колючей проволокой. Возле штаба БТР затормозил, и Климов — тридцатитрехлетний, крупный, бритоголовый, измотанный, в грязном камуфляже и с окровавленной косынкой на голове — выпрыгнул прямо в грязь у штабного КПП. И минуту спустя устало вытянулся по стойке «смирно» в двери кабинета одного из руководителей штаба. — Товарищ генерал, разрешите доложить? — Вольно, — ответил генерал. — Садись. Сколько суток не спал? — Трое, товарищ генерал. — Климов сел. — Ну? — Восемь бандитов ликвидировали, трое ушли. — Наши потери? — Три «трехсотых» — один тяжело ранен, двое полегче. Убитых нет. — Ясно. Представлю к награде. — А отпуск, товарищ генерал? У меня командировка месяц назад кончилась, я семью полгода не видел. — Знаю. Но тут тебе послание. Смотри… Генерал взял с полки видеокассету, вставил в видеомагнитофон, включил. То, что увидел Климов на экране телевизора, было не для слабонервных. А увидел он, как двое боевиков в масках держат связанную по плечам десятилетнюю русую и голубоглазую девочку, прижимают к столу ее ладонь, а третий топором отрубает ей мизинец и безымянный палец. Генерал остановил пленку, отмотал чуть назад и нажал «стоп». Бородатый боевик с занесенным топором застыл на стоп-кадре. — Узнаешь? — спросил генерал. — Конечно. Это Кожлаев. — Ты уверен? — У него наколка на пальце. Буква «К». Как у его брата. — Тогда смотри дальше. — Генерал включил пленку. Бородатый боевик, держа в руке окровавленный топор, сказал с телеэкрана: — Ты, Климов! Ты меня видишь? Еще раз посмотри. Даю вам неделю сроку. Не отдашь брата — руку ей отрублю. Еще не отдашь — голову отрублю. Ты понял? На этом запись оборвалась, генерал выключил магнитофон. Климов помолчал, спросил: — А кто девочка? Генерал взял с полки бутылку коньяку, налил треть стакана, придвинул Климову: — Выпей. Климов посмотрел на генерала, на коньяк. — Извините, товарищ генерал. Я непьющий. Генерал удивился, кивнул на экран: — Даже после такого зрелища? — Жене дал слово. В командировке — ни грамма. — Ну что ж. Значит, так… — Генерал сел напротив Климова. — Принято решение менять девочку. — На брата этого зверя? — Я знаю: у тебя три опера погибли, когда брали его брата. Но что нам делать? Пожертвовать девочкой? Они ее восемь месяцев назад в Ростове похитили. Можешь себе представить, что с родителями… — Я не об этом. — А что? — Брата Кожлаева мы взяли два месяца назад. То есть в это время заложница у него уже была. И он мог сразу предложить обмен. Если он делает это теперь, значит, задумал нечто… Такое, из-за чего мы с ним могли бы сквитаться его пленным братом, а теперь не сможем. Вы понимаете? — А не хер брать пленных! — вдруг взорвался генерал и даже ударил кулаком по столу. Климов изумленно взглянул на него. Но генерала как прорвало. — Да! Это другая война, понимаешь?! Где ты видел, чтобы военнопленных судили гражданским судом, а через месяц родственники могли приехать в тюрьму и выкупить его к бениной матери? Сталин родного сына из плена не выкупил! А у нас за десять тысяч можно любому оформить туберкулез в открытой форме. Он у меня пять бэтээров взорвал, двадцать бойцов на тот свет отправил, а его обратно отпускают — сюда, на горный воздух! Лечиться, блин! Вот и воюй тут… Генерал выдохся, залпом выпил коньяк, который налил Климову, помолчал, потом кивнул на телеэкран и спросил совсем другим тоном: — Он отрубит ей руку? Да или нет? — Да. — И голову? — Да. Генерал бессильно пожал плечами: — Какие у нас варианты? А тем временем в Шатойском районе, в лагере боевиков в горах Зара слушала записи песен Муцараева и даже подпевала им, возвышая свой голос до октав боевого марша: В сердца оставшихся проник Сквозь артиллерии раскаты Клич, вдохновлявший павших братьев: «Аллах един, Аллах велик!» Под эту песню боевики учили ее стрелять из автомата и пистолета, собирать и разбирать взрывные устройства из тротила, пластита-4 и т. п. Показывали видео разбитого Грозного и других населенных пунктов, внушали, что родина в опасности, народ на краю гибели… И все выше взлетал ее голос: Оставшись Господу верны, Пройдем мы жизни круговерти. И, гордо бросив вызов смерти, Уйдем в заветные миры… А тем временем другие боевики захватывали школу в Беслане… И президент Путин в телевизионном обращении к стране говорил об атаке международного террора на Россию… А на маленьком горном кладбище, где был похоронен муж Зары Муса, боевики установили ему бетонную плиту-памятник и вбили пятиметровый шест со стальной зеленой косынкой, означающей, что он погиб в газавате. На фоне этого памятника и шеста они сфотографировали Зару в одежде шахидки, а она дала клятву джихада, сказала, что ее переполняет счастье от предстоящей мести за смерть мужа и близких. Аллах акбар!.. На рассвете по горной дороге, которая змейкой вьется по дну ущелья вдоль почти пересохшей речки, показался лихой кортеж: настоящий американский джип, «Газель» с приваренным на ее крыше пулеметным гнездом и грузовик, набитый вооруженными боевиками. Сверху сквозь окуляры бинокля было хорошо видно, как на бешеной скорости, взметая тучи пыли и крошево щебенки, эти машины лихо взяли подъем, вымахнули на открытую площадку среди скал и остановились напротив пустого и насквозь просматриваемого армейского «газика». |