Онлайн книга «Ты самая любимая»
|
When a little blue bird, Who has never said a word, Starts to sing: «Spring! Spring!..» Все дальше и дальше улетали они от голубого шарика Земли, но песня ширилась и летела вместе с ними по Млечному Пути: Когда крохотная птичка, Которая никогда не поет, Вдруг начинает петь: «Весна! Весна!», И когда голубой колокольчик Даже в глубине ущелья Начинает звенеть: «Динь! Динь!», Это значит: природа Просто приказывает нам Влюбиться, о да, влюбиться! И тогда птицы делают это! И пчелы делают это! И даже необразованные мошки делают это! Так давай же займемся этим! Давай любовью займемся, детка! Поверь, что шимпанзе и в зоопарке делают это, И австралийские кенгуру делают это, И высоченные жирафы делают это, И даже тяжеленные гиппопотамы делают это! Let’s do it! Let’s fall in love! И самые респектабельные леди делают это, Когда их призывают на то джентльмены! Даже европейские математики делают это! И даже блохи делают это! Let’s do it! Let’s fall in love! Ушла песня, растворилась в космическом мраке… Тишина. Но вдруг, после паузы, в этой тишине и мраке — пронзительный школьный звонок. И — оглушительный топот ног, как от стада гиппопотамов. Но нет, это не стадо гиппопотамов, это школьники несутся по школьному коридору. И в числе этих школьников — Сергей и Валера, сыновья Пачевского. Как оглашенные бегут они по коридору… выскакивают на школьный двор и вдруг… Маленькая, не старше пяти лет, девочка с личиком ангелочка заступила им дорогу и сказала старшему: — Мальчик! А, мальчик! Как тебя звать? 2005 Пластит
По ночам, перед рассветом ей регулярно снились грохот стрельбы, взрывы, крики, мат и стоны. И свой собственный безмолвный крик ужаса: «МУСА-А-А! НЕ УМИРАЙ!.. НЕ УМИРА-АЙ!..» От этого крика Зара просыпалась, рывком садилась в постели. Вокруг была тишина и утренний солнечный свет. Зара вставала, с трудом выходя из ночных кошмаров, умывала лицо с огромными черными глазами, гребнем расчесывала густые волосы. И в старом узком зеркале на стене видела свое тело — стройную фигуру с маленькой грудью, узкую талию, длинные ноги. Но глаза ее не выражали при этом ни радости, ни гордости, а скорее — безразличие… Тут откуда-то издали звучал утренний рог — молитвенно и протяжно. Прервав утренний туалет, Зара облачалась в глухое черное платье и повязывала на голову черную косынку. Шептала слова короткой молитвы и выходила из дома. Слева и справа вдоль горной реки стояли такие же дома-сакли чеченского аула, а сразу за ними — горы до горизонта. Мимо крикливого петуха на заборе, мимо кур и козы она выходила на улицу и шла по ней, глядя только вниз, себе под ноги. Но слышала негромкий разговор соседок — пожилых, с венозными ногами. Выбивая свои паласы, моя посуду и доя коз, они говорили, глядя на нее, Зару: — Черная вдова… — Засохнет теперь… — Лучше бы их вместе убило… — Нет, Аллах ее сохранил, чтобы отомстила. Месть — это святое… Зара проходила мимо. Сразу за деревней было маленькое кладбище на горном склоне, два десятка старых и несколько новых могил. Зара останавливалась перед одной — совсем свежей, с рыхлой землей и временной табличкой «Хамзатов Муса. 1980–2005». Смотрела на эту могилу, губы шептали слова молитвы, а глаза наполнялись слезами. В то утро у края кладбища остановился потрепанный и пропыленный «газик». Мужчина за рулем повернулся к сорокалетней женщине в черном платке, сидевшей на заднем сиденье, кивком головы показал ей на Зару. Женщина вышла из машины, подошла к могиле, у которой молилась Зара, произнесла скорбную молитву и спросила: — Это муж? Или брат? — Муж. — Горе… И давно его? — Месяц. — А сколько прожили? — Год. — Ребенок есть? Зара молчала. — Почему молчишь? — спросила женщина. — Нет ребенка. — Не хотели? Или что? Зара ответила через силу: — Был… Потеряла… — Как это потеряла? У Зары слезы навернулись на глаза. — Ну, потеряла. На втором месяце… — А-а!.. — сказала женщина. — Да, это горе… У тебя братья-сестры есть? — Брат был, тоже погиб. — А я потеряла мужа и сына. Теперь мы с тобой никому не нужны. Замуж никто не возьмет. Детей не будет. Засохнем. Я из Нижних Гихи, слышала? — Да… — Меня Аида звать. У нас большой бой был ночью. Трое мужчин и два ребенка ушли к Аллаху. А прибрать некому. Поможешь? — Конечно. — Поехали. — Прямо сейчас? — Да. На улице лежат. Грех… И женщина не оглядываясь пошла к «газику». А Зара, колеблясь, посмотрела на свой дом вдали… на женщину, без оглядки шагающую к машине… И пошла за женщиной… Все, что было потом, она помнила так, как в кино показывают бобслей: урывками и под музыку. Только музыка была не киношная, а песни Тимура Муцараева, чеченского «певца шахидизма»: Я не забуду никогда Тот бой и бесконечный хаос И вспоминаю, задыхаясь, Друзей, ушедших навсегда. Под эту песню в разбитом горном ауле Зара помогала хоронить погибших… А песня звучала: И вновь суровые гробницы Растут из пепла и огня. Но, павших братьев хороня, Мы не забудем эти лица!.. И две ее подруги-шахидки взорвали два пассажирских самолета. А Зара еще читала Коран и молилась со своей наставницей. А в Москве прозвучал теракт у метро «Рижская». Но Зара еще не была готова — на базе боевиков она постигала постулаты джихада о святой обязанности отомстить за мужа, прихватив с собой на небеса как можно больше мунепаков — неверных… Один из этих неверных — подполковник Климов — возвращался с боевой операции. Два его БМП и тяжелый БТР, грязные, со следами пулевых и осколочных попаданий, спустились с гор к равнине и направились к Ханкале [7] . |