Онлайн книга «Кот»
Я сообщил ей, что Вселенная разлетается и что это явление подобно вдоху, за которым последует выдох, а, следовательно, и сжатие. Я не стал развивать свою мысль, ибо на это потребовалось бы куда больше росы, что привело бы к искажению стиля. Излишество подобно заразе. В свое время Марк Аврелий… 
– Что ты там делаешь? Да ничего я не делаю. Подумаешь, оставил незначительную меточку без цвета и почти без запаха. Излишество, как известно… – А ну иди сюда. Сию минуту. Нужно выгнуть спину, хвост трубой и торопливой пробежкой с боданием под колено изобразить крайнюю степень истощения по поводу общения. Излишество – есть суть… – Чего ты там терся о ботинки? Ну ты же их все равно не будешь нюхать. Послание не для тебя. Что же по поводу излишества… – Ты что, нассал?! Вы теперь понимаете, в каких выражениях… – Я тебя спрашиваю! А что там спрашивать. Никакого излишества, и ты, с твоим примитивным обонянием… Ну, нюхай-нюхай. Ну, что? Ну, как? – Не дай Бог нассышь! Я же говорил, что не унюхаешь. Я же предупреждал. И не следовало тыкаться носом. Вон он у вас весь в сапожном креме, Боже ж ты мой! – Обувь невозможно оставить. Интересно, где ты ее оставляешь? Спишь небось на службе, герантозавр. И ботиночки снимаешь. Тут-то кошечка их и находит под твой академический храп. И как же ей при этом не ощущать одиночества? Как же ей не тосковать. Ну, да. Уж мы бы ее утешили. А сколько тем! Сколько можно было бы при этом развить всяческих тем. Вот хотя бы такая: «Критика: лов перелетных означающих». В указанном труде критика посредством суждения выявляет механизмы порождения и функционирования эстетического объекта. Каково, а? То-то. И так далее, и так далее. Сколько тем. И… то тем, то этим… глядишь, и достигли бы взаимопонимания. Это я о кошечке и способах утешения. 
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, посвященная призракам А мой бедняга уже уснул. Съел чего-то прямо в шинели из холодильника и немедленно стоя уснул. Боже правый! Просто кляча после забега. Меня что всегда потрясает: указал, уличил, наорал и расставил всех по углам, после чего немедленно забылся и уснул. Встал – ничего не помнит. Скажите, как это у людей получается? Как получается каждый день начинать с того, чтобы заново быстренько всему обучиться? О разуме ни слова. А также ни слова о самоуважении, самоанализе и взгляде со стороны. Спит. Не знаю, что они там на службе делают и как можно из человека за день все так вытрясти, чтоб он стоя спал. Сейчас проснется, доест, разденется и полезет в кровать, где снова уснет, потом вскочит через два часа с растаращенными глазами, схватит будильник и в темноте попытается рассмотреть, правильно ли он установил время подъема, а в четыре утра сходит в туалет. Он мне так всех привидений распугает. 
У меня же бывают приличные призраки: Генрих Восьмой, уморивший любимую Анну Болейн, его дочь Елизавета. 
Надеюсь, никому не требуется объяснять и всем известно, что коты общаются с привидениями. Причем есть привидения люди, а есть – коты. Последние надоели мне до смерти. Выходят по ночам без предупреждения прямо из стены. Встреча с ними не сулит человеку ничего хорошего. Другое дело я. Тени котов я посылаю в Пермь прямо с порога. И потом читаю в одном паранормальном издании: «В Перми три черных кота вышли из подъезда жилого дома и вошли в стену напротив. После чего три экстрасенса, не сговариваясь, всю ночь кукарекали, а депутат Законодательного собрания Волосюков всенародно обещал не воровать». Да. Странные, однако же, возникают последствия посещения Перми. То ли дело Генрих Восьмой. Его интересует только будущее Соединенного Королевства. – Милый Эдвард! – обращается он ко мне всякий раз, возникая из шторы, так, будто мы расстались минуту тому назад. – Меня не может не волновать существование моих подданных. Ты же знаешь: король обречен на вечные терзания. Ему кажется, что усилия его, в свое время направленные во благо, оказались недостаточными, и теперь его страна не занимает подобающего места. – Ваше прошлое величество! – отзываюсь я в качестве «милого Эдварда». – Короли – что вершина арфы: тронь любую струну – и ее содрогания не останутся незамеченными. Короли – это узлы во Вселенной. Множеством нитей они связаны с прошлым, но еще более – с будущим. Но они не виновны в звучании. Они лишь соединяют в себе все нити, чтобы затем распустить их в грядущем. – Я исчезаю, мой верный друг, прими нашу признательность за утешение. Вот вам, пожалуйста. Интересно, почему он называет меня Эдвардом? Может быть, в прошлой жизни я был советником двора его королевского величества? Во всяком случае, его дочь называет меня Дорианом. – Больше пиратов! Казна пуста, а посему смерть всем ради величия нации! – Вот вам боевой образец. И еще она говорит: – Я поцелую змею, если это будет необходимо. Помните, Дориан, чтоб господствовать на море, все средства хороши. И золота, золота, золота! Мне нужно много золота в корону моего королевства. Будьте с дикими народами еще более диким, с храбрыми более храбрым, с подлыми более подлым. Цель – все, остальное – ничто. Я отпущу вам любые грехи, кроме пренебрежения интересами короны. Идите, и да поможет вам Бог. Вот баба, клянусь чреслами Геркулеса! Она появляется сразу же после своего папаши, и речь у нее всегда одинакова: я под видом несчастного Дориана должен немедленно отправиться в путь, чтобы огнем и мечом добыть ей величия. Представляю себе, что меня ждет, если я ей это величие не добуду. В старой доброй Англии существовала масса симпатичных способов казни. Особенно меня трогает заливка свинца в раскрытые уши. |