Онлайн книга «Кот в сапогах»
|
— Вспомнил! Разве его забудешь? Он был присяжным заседателем в революционном трибунале. Сущий живодер. — Топино-Лебрен! — вскричал Сент-Обен. — Вот-вот! Это точно он. Мюскадены обступили подозреваемого, схватили его. Бедный малый, напуганный их грубым обхождением, не сопротивлялся, дал себя утащить, не попытавшись хоть словом позвать на выручку рабочих, вместе с которыми он на чем свет клял дороговизну. Сент-Обен приступил к допросу: — Твоя фамилия? — Венсан… — Назови свою настоящую фамилию! — Я же вам говорю, Венсан. — Ты Топино-Лебрен! — Вовсе нет, меня зовут Венсан, я художник. Спросите у моих соседей. — Где ты живешь? — В двадцать восьмом доме по улице Лапп. — Улица Лапп? — удивился Давенн. — Но это же в предместье. — Само собой. — Тебя доставят в комитет. — Куда? В какой? — Общественной безопасности. А оттуда в тюрьму. — Но я художник, моя фамилия Венсан! Сцены подобного рода разыгрывались то и дело при полном всеобщем равнодушии. Народ, который собирался вокруг, не протестовал, словно бы выжидая удобного момента, чтобы посчитаться с этими господчиками. Мюскадены потащили свою жертву в полицию, на ходу выдумали неопровержимые доказательства, и ни в чем не повинный художник попал за решетку безо всяких формальностей. А Сент-Обен с компанией вернулись на площадь Карусели: расхаживая по двору Тюильри перед рядами построенных там в боевом порядке солдат генерала Кильмена, они в полный голос насмехались: — Для чего служат сии вояки? — Мой драгоценный, они ни для чего не нужны, ведь мы здесь. — Я придерживаюсь того же мнения. — Они, наверное, недурно дрались на наших границах, но какой от них толк на парижских улицах? — С мятежом не управишься, как с кавалерийской атакой среди чистого поля. Старший сержант, услышав эти развязные шутки, двинулся прямиком к наглецам: — Я вам запрещаю! — А мы в позволении не нуждаемся, — заявил Сент-Обен. — Нахалы! — Разве Конвент ценит ваших солдат больше, чем нас? — Могу поручиться за это! Мюскадены подступили к разъяренному старшему сержанту, окружили его. — Не сметь больше оскорблять армию! — рявкнул он. — А то мы вас сапогами расшвыряем! — Спокойно! Потревоженный шумом ссоры, Тальен торопливо сбежал вниз по лестнице, он покинул комитет в спешке, опасаясь, как бы не дошло до столкновения. Он все твердил: — Спокойствие, граждане! Старший сержант от возбуждения все подкручивал усы: — Эти франты издеваются над нами! — Ни в малейшей степени, — заверил Тальен. — Они просто сгорают от нетерпения начать действовать, чтобы скорее восстановить общественный порядок. — Хотел бы я посмотреть на их подвиги, гражданин депутат. — Ты все увидишь, сержант. — Сперва бы хоть ружье научились держать. Тальен отвел мюскаденов в сторонку от сержанта-ворчуна и доверительно сообщил: — Завтра очень рано, в три часа ночи, будьте все на террасе Фельянов: состоится новая раздача ружей и патронов. Оружейная и пороховая комиссия предупреждена. Оттуда, прежде чем предместья проснутся, вы должны поспешить к дому пивовара Сантерра, где прячутся предатели, подстрекающие народ, и окружить его. Вам будет поручена эта важнейшая миссия. — В предместьях? Но где именно? — На окраине предместья Сент-Антуан, между ним и бульварами. Вам предоставят проводников. А теперь предупредите всех ваших и с этой минуты отдыхайте. Не забывайте: вы — передовой отряд Конвента. — Передовой отряд? О, мы сознаем это, — подняв брови, протянул Дюссо. Сонные, но воинственные, чтобы не сказать рвущиеся в бой, заново вооруженные, напомаженные молодые люди, от которых буквально разило мускусом, в количестве трех сотен перед рассветом собрались на площади Карусель; закинув ружья на плечи или сжимая их в руках, будто вышли поохотиться на кроликов, с самым воинственным видом они хорохорились в предвкушении желанного столкновения. Младший офицер, чья белая перекрещенная на груди портупея поблескивала под луной, позвал их, и они беспорядочной гурьбой, словно на прогулке, двинулись по набережной, где их ждали отряд легкой кавалерии и генерал Кильмен собственной персоной, сам Кильмен со своей багровой физиономией отъявленного пьянчуги, Кильмен Дублинский, повидавший немало сражений в Сенегале и в Америке, неуживчивый, поднаторевший в своем деле; его брала досада при одной мысли, что придется командовать этой ватагой шутов. — Сент-Обен, скажите, это и есть проводники, которых сулил нам Тальен? — Боюсь, что так, друг любезный. — Вот увидите: эти мужланы попытаются присвоить нашу победу. — Тихо! — рявкнул Кильмен, обрывая их шушуканье. — Постройтесь в три шеренги и шагайте, и чтобы ни звука, а не то я на вас напялю настоящие мундиры! — Интересно, где он их откопает? — прошелестел Дюссо, подхихикнув. — Молчать! Бесшумно, не зажигая огня, воинство мюскаденов в потемках последовало за всадниками, которые продвигались шагом; копыта лошадей обмотали тканью, чтобы не цокали по мостовой. Перед Ратушей свернули, намереваясь незаметно, петляя в тесных переулках, добраться до улицы Сент-Антуан. В пять часов, когда заря только-только забрезжила, они приблизились к площади Бастилии. Встречные простолюдины — у некоторых были пики — смотрели на них неприязненно, однако отступали, прижимаясь к черным стенам своих домов. Никто и не подумал напасть. Так как здесь выращивали огородные культуры, а воздух был теплым, ветерок приносил аромат свежих трав. Дом Сантерра был в двух шагах. Люди Кильмена окружили его, потом, вооруженные саблями и карабинами, сошли с лошадей, взломали двери и ворвались внутрь. — А мы, нам что делать? — прохрипел Сент-Обен. — Я же вам говорил, они хотят приписать победу целиком себе, чертовы солдафоны! Раздосадованные мюскадены, вздыхая, направились к торговкам овощами. Дюссо спросил у одной из поселянок, что у нее в корзине. — Репа, монсеньор… — Репа? И это едят? — У нее едят корешки. — Ты мне их продашь? — Если вам угодно… — Сколько ты хочешь за эту корзину? — Сто су… — Держи, вот тебе двадцать франков. — Ах, сразу видать, что вы больше стоите, чем эти нищие якобинцы! |