Онлайн книга «Клинок Минотавра»
|
– Ревнивая, значит? – Да нет… раньше как-то не обращала внимания… …Врет. И Вовка видит эту неловкую ложь. Обращала. Драгоценному нравилось женское внимание. А Женьке вменялось проявить понимание… в конце концов, он мужчина в самом расцвете сил. Состоятельный. Обходительный. И в принципе понятно, почему женщинам нравится… – Реветь не надо, – попросил Вовка и протянул бутерброд. – На вот лучше, съешь. А то тощая, как зимняя ворона. – Что? В бутерброд Женька вцепилась, осознавая, что голодна. А ведь и вправду… утром она не успела нормально позавтракать. В обед – кусок в горло не полез. А ужин… незнакомое место, кладбище… и да, съела полпачки печенья, запив молоком, и все. – Ворона… хотя вороны черные, а ты – рыжая. Моя вот тоже вечно скандалы закатывала. Где я шляюсь? А нигде! Работа у меня! Работаю я, ясно? Женька кивнула. – На пять минут позже явишься, а она уже в слезах, бабу нашел. На кой мне другая, когда одна мозг выносит так, что голова поутру разламывается? А чуть что не по ней, сразу за шмотки и к маме, мол, я такая сволочь, что жизни не даю. Он высказывал свою обиду, по-детски выпятив подбородок, моргая и шмыгая носом. – И я потом танцы танцую, чего ж тебе, Оленька, надобно? Вернется с надутой мордой, типа, снизошла, простила она меня… как это… – он щелкнул пальцами. – Еще один шанс дала. Как будто я уголовник какой, чтоб мне шансы… и все по новой. – И зачем ты терпел? Женька слушала. Как-то уютно с ним сиделось на небольшой кухоньке, где помимо печи – ее надо бы побелить – и плиты имелись старый стол, пара стульев и вовсе древний шкаф с дверцами, оклеенными бумагой. – Так люблю же, – сказал Вовка таким тоном, будто объяснял глупой очевидное. – Она ж красавица… все бабы как бабы, а моя Олька – принцесса. И Женька вздохнула. Она сама для драгоценного была золушкой, он же, сразу и принц, и фея-крестная, требовал послушания… раньше бы задуматься, к чему все идет. Но главное, что Вовка – не от него, Вовка сам по себе. – Я ей звезду с неба достать готов был. Вот хочешь звезду? – Неа. Что я с ней делать стану? – И то верно… а ей купил… ну типа бумажка такая, сертификат, а там написано, что звезду назовут Олькиным именем… – Романтично. – Во! – Вовка выставил палец. – И ты меня понимаешь! Твой тебе звезды покупал? – Нет. – Я ж за этот сертификат бабла отвалил… чтобы не просто там, которую в телескоп только и увидишь, а нормальная, большая звезда… Олька же истерику закатила. Сказала, что я дурак, которого развели, как лоха. Обидно. Женька понимала эту его обиду, хотел, как лучше, от чистого сердца подарок… она когда-то, на заре отношений, сидела два месяца, вышивала платки носовые, казалось, что ему понравится, если с монограммой, от души… драгоценный высмеял. И да, было обидно. Заноза долго сидела, казалось, вышла, но нет, осталась, саднит, треклятая… – В общем, слово за слово и новый скандал… я ее к бабе знакомиться звал. Мне баба Галя ближе всех. Думал, сведу, они поговорят по-бабьи, и Олька успокоится. А там я ей предложение сделаю… тоже придумал… у меня конь есть, белый. – Конь?! Живой? – Ага. В прошлом годе купил. Он спортивный, но старенький уже и на скотобойню отправить хотели. А я купил. Жалко животину. Бересклет, его так звать, Бересклетом, так вот, умнейшая тварь… баба Галя за ним приглядывает, или он за бабой Галей. Я бы сел верхом… и с букетом… а в букете – кольцо. Красиво? – Очень. – Вот… а она опять скандалить. Не хочет в деревню. Я ж ее сюда не жить вез! Ну побыла бы недельку, отдохнула бы… знаешь, как здесь отдыхается? – Не знаю. – Воздух чистейший! А озеро – прозрачное, до самого дна все видать! Глубины пару метров, а все одно видать… хочешь, я тебя завтра на озеро свожу? Не вспомнит. Уйдет, слегка протрезвев, – хотя к чести Вовки он пьяным не выглядел – и забудет об обещании. Поэтому можно соглашаться. – Хочу. Не услышал. – А она мне про Таити… Или Гаити? Или эти, Гоа. Что я на Гоа не видел? Ну да, пляжи, песочек, пальмы… так у нас ведь не хуже и ближе. Нет, ты пойми, мне денег не жаль, могли бы и на Гоа полететь, только мне ж там не отдых. А отпуск я редко беру. В общем, поссорились мы снова и крепко… Олька махнула к мамаше своей, ну а я сюда. Он вздохнул и потер широкий лоб. – Вот вроде и люблю… – сказал, точно сомневаясь, любит ли еще. – Но душу она мне всю вымотала… так что, Женька, не дури, возвращайся к своему мужику… скажи, что любишь, поцелуй… …И живи в мире да согласии. – Я его застала, – почему-то стало очень обидно, что он считает Женьку такой же истеричкой и дурой, как его драгоценная Олька. Тоже, принцессу нашел. – Вернулась, а он там… с одной… блондинкой, которая с работы. Она заморгала, чтобы не разревется. – Я к Ларисе и сбежала… а он следом… – Мириться? Вовка нахмурился. Кажется, измен он все-таки не одобрял. – Требовать, чтобы вернулась… а когда отказалась, то… – Женька потрогала щеку. Нет, она знала, что след пощечины давным-давно сошел, но все равно чувствовала его. – По морде, значит, – мрачно произнес Вовка и, встав, хлопнул Женьку по плечу. – И правильно, что сбежала. Ты не боись, доброе привидение, Вовка тебя в обиду не даст. Он ушел на рассвете, который здесь случался рано. И заставил Женьку засов закрыть. И долго на пороге говорил, что всенепременно вернется, потому что обещал. А Вовка, ежели обещал, то слово сдержит. И после ухода его Женька забралась в постель. Заснула она быстро, былые страхи отступили сразу. Кладбище? Подумаешь… где еще водиться доброму привидению, как не на кладбище? Она проснулась поздно – старенький будильник о трех ножках и скверном норове, показывал четверть двенадцатого. Проснулась и вспомнила драгоценного с его режимом, который нельзя нарушать, и завтраком в половине девятого, потому что завтрак усваивается исключительно до девяти утра. Почему? Он и сам не знал, хотя старался казаться всеведущим. Женька зевнула и поскребла шею. Боже, и было время, когда вся эта чушь вызывала у нее только восхищение! И половина девятого, и столовая, и обязательная сервировка стола… и непременная овсянка, сваренная на молоке. Нет, против овсянки Женька как раз ничего и не имела. Она встала, с удовольствием прошлась по нагретому солнцем полу и, остановившись у старого зеркала, сказала: – Я свободна! Прозвучало забавно, но… почему она, Женька, больше не хочет плакать? И о той своей жизни вспоминает разве что с недоумением. На нее ведь годы затрачены, силы, жалкая попытка соответствовать чужим стандартам… недостижимость идеала… любовь. А может, и не было никакой любови? Были врожденное Женькино упрямство и та квартира, уже ставшая домом? Ее и теперь жаль, заботливо обставленную Женькиными стараниями. Драгоценный же – это так, приложение… и здесь, на природе, Женька, наконец, разберется и с собственным сердцем, и с бывшим женихом. |