Онлайн книга «Белый, белый день...»
|
Он поднял голову, посмотрел в глубину зала и оттуда послышались разрозненные, но многочисленные аплодисменты. Мордасов оглянулся на зал и чуть привстал, чтобы разглядеть, кто аплодирует. Аплодисменты стали громче и дружнее. Лук плюхнулся обратно в кресло. – У меня высокий гонорар! – сначала тихо, а потом распаляясь, почти выкрикнул певец. – Понимаешь, любезный! Я беру большие деньги. – Этот вопрос можно решить, – неумолимо настаивал метрдотель. – Сколько вы хотели бы получить? Мордасов почти со злобой глянул на него и выпалил наугад: – Пятьдесят тысяч. Долларов. – И добавил: – За три вещи. Мэтр на секунду словно осекся, потом вежливо поклонившись, отошел от их столика. – Ну, слава богу! – в сердцах выговорил Мордасов. – Отшил я его наконец. – И вы бы стали петь? – Она сейчас смотрела на Луку Ильича как на совершенно незнакомого человека. – За пятьдесят тысяч?! Конечно! Мордасов расхохотался от души. Как от очень удачной шутки. – Я же – европеец! Француз! Немец! Швейцарец! Я ценю деньги! Я знаю им цену… Я, дорогая моя, уже не русский. Нет! Нет! Не – русский! – Если так… – осторожно произнесла Елена, – тогда пойте! – И буду! Если только они найдут за полчаса такую массу денег. Здесь, в этом зале. – Найдут, – почти печально произнесла она. – Почему вы загрустили? – настаивал Мордасов. – Стыдно стало за меня? – Почему стыдно… – пожала плечами журналистка. – Это ваша профессия, ваш труд. – Да бросьте вы об этом думать, – махнул рукой Лука Ильич. – Давайте лучше выпьем за вас. – Я бы хотела выпить за другого человека… – За кого же? За меня? – Нет… – Она подняла бокал и посмотрела ему прямо в глаза. – Вы помните такого… Олега Овсянникова? Мордасов даже переменился в лице от неожиданности. – А он жив? – Да… Жив. Пока… Лука Ильич замолчал, нахмурился. – Он – гений… Был во всяком случае. А что с ним случилось? – Ничего. Живет себе… Работает. Он очень хотел бы вас видеть. Мордасов оживился. – Пусть приходит на завтрашний концерт. Я все организую… – Вряд ли он сможет. – Елена отвела глаза. – Почему? Он в больнице? – Нет, дома… Но он уже год не выходит на улицу… – И неожиданно страстно выпалила: – Пообещайте, что вы встретитесь с ним. – Ну, конечно! Конечно… – попытался успокоить ее Мордасов. Он внимательно посмотрел на Елену, а потом тихо спросил: – А вы кто ему будете? – Жена… Бывшая. Мордасов замолчал, погрустнел… – Обычная история… – Она как-то беззащитно пожала плечами. – А почему все-таки… бывшая? Елена сидела молча, словно забыв про собеседника. – Ну что ж, давайте выпьем за Олежку… – попытался оживить стол Лук. – За гениального русского композитора. Так, во всяком случае, раньше все считали. – А сейчас о нем забыли… – тихо произнесла женщина с вдруг постаревшим лицом. – Ему никто не нужен… Ни я… Ни друзья… Ни издатели… Ни поклонники… бывшие. Они чокнулись и молча выпили. – Что я могу для него сделать? – осторожно, обращаясь к ней, как к больной, спросил Мордасов. – Не знаю… – Она пожала плечами. – Наверно, он вам сам скажет. Мордасов сидел несколько мгновений молча, ушедший в себя. – А если я не… не смогу… не будет у меня сил? – Он не договорил, но она всё поняла. – Я же не могу приказать вам… Решайте сами, – она отвернулась и достала из сумочки пудреницу. Мордасов молча и сосредоточенно смотрел, как она у всех на глазах приводит себя в порядок. Наконец она убрала пудреницу и снова улыбнулась ему почти светской улыбкой. – Не берите мою просьбу близко к сердцу, – улыбнулась Елена. Мордасов ответил не сразу. – Вы поймите, девочка, – начал он раздумчиво. – Я уже так давно живу в другом, чем Россия, мире, у меня возникли другие ценности… Другие, достаточно жестокие представления о мире… – Какие же, например? – спросила она почти кокетливо. Он вздохнул и ответил не сразу. – Например, знание… Для нелегко работающего артиста, что вокруг меня… Во всем мире существуют лишь группировки, мода, популярность, снобы, наглецы и дураки. Прошло время, когда вас покупали только за то, что вы стоите: по большому счету. Теперь вы должны удовлетворять всем этим понятиям. Во всем музыкальном мире царствует шесть-семь группировок… В основном еврейские… Их всего-то в мире сорок, сорок пять человек. И они делят весь мировой рынок. Они заказывают моду, создают популярность, держат рынок записей. Да, они снобы, наглецы и дураки… Мордасов раскраснелся и даже начал стучать указательным пальцем по столу. – Но они держат в своих руках мир музыки, славы, денег… И поэтому… Она перебила его: – И поэтому Олегу нет среди них места? Так, да? Он неуверенно пожал плечами. Ей стало даже жалко Мордасова. – Но вы же сами сказали, что он – гений? – Был… – выпалил Лук. – Был! К их столику подошли торжествующе улыбающийся метрдотель и невозмутимый Альберт Терентьич. – Прошу вас, маэстро, – обратился к Мордасову мэтр. – Гонорар уже выплачен вашему импресарио. Альберт Терентьич с невозмутимым видом кивнул и чуть похлопал ладонью по кейсу из крокодиловой кожи. Лука Ильич на мгновение стал серьезным. Кивком попросил прощения у своей спутницы и решительным шагом направился к небольшому оркестру в глубине зала. Он минуту-другую пошептался с пианистом и вышел вперед… В зале раздались аплодисменты. – Великий Лук Мордэ!.. Приветствуйте прославленного нашего гостя! Голос метрдотеля был звонок и торжествующ. Лук начал итальянскую песню вполголоса, но уже через несколько тактов его голос окреп, развернулся, как звучащий ветер, и слушатели невольно почувствовали озноб от этого божественного, свободного священнодействия. Сто раз слышанные мелодии вдруг открылись таким глубоким драматизмом, что казалось, это не затрепанные песенки из «золотого песенного репертуара», а почти трагические арии великого Верди или Пуччини. Одна за другой мелодии были наполнены такой свободой и мощью голоса, что казалось, ничто и никто больше не существует в этом ресторанном зале, кроме этого творящего чудо вокала артиста. |