Книга Сыновья Ананси, страница 56 – Нил Гейман

– Привет, дорогая. Как делишки?

Она сказала:

– Хорошо, спасибо. – Затем она сказала: – Моррис? – А после: – Нет, не хорошо. Собственно, дела очень плохи.

– Мда, – сказал Моррис. – Я так и думал. Тем не менее сейчас ничего сделать нельзя. Пора идти дальше.

– Моррис! Откуда ты звонишь?

– Трудно объяснить, – сказал он. – В смысле, я на самом деле не звоню. Просто очень хотел тебе помочь.

– Грэм Коутс, – сообщила она, – ворюга.

– Да, дорогая, – сказал Моррис. – Но пора отпустить ситуацию. Оставь это позади.

– Он меня по затылку ударил, – сказала она. – И еще твои деньги воровал.

– Это все материальное, – успокаивающе сказал Моррис. – И теперь, когда ты по ту сторону долины [64] …

– Моррис, – сказала Мэв. – этот ничтожный ядовитый червяк пытался убить твою жену. И я полагаю, что тебе не может быть на это наплевать.

– Не начинай, дорогая. Я просто пытаюсь объяснить…

– Должна тебе сказать, Моррис, что если ты намерен занять такую позицию, я попросту разберусь со всем сама. Я ничего не собираюсь забывать. Для тебя это нормально, ты же мертв. Ты не должен беспокоиться о таких вещах.

– Но ты тоже мертва, дорогая.

– Да при чем тут это! – сказала она. А потом: – Я что?! – И прежде чем он успел что-нибудь ответить: – Моррис, я сказала, он пытался меня убить. Не убил, а пытался.

– Кхм, – покойному Моррису Ливингстону, казалось, трудно подобрать слова. – Мэв. Дорогая. Я знаю, что это может тебя немного шокировать, но правда заключается в том, что…

Телефон «пикнул», и на экране появилось изображение разрядившейся батарейки.

– Боюсь, я не успею это услышать, Моррис, – сказала она. – Кажется, батарейка садится.

– У тебя нет батарейки, – сказал он. – И телефона нет. Это все иллюзия. А я пытаюсь сказать тебе, что сейчас ты выходишь за пределы долины чего-то там, и становишься, ох черт, ну это, как черви и бабочки, дорогая.

– Гусеницы, – сказала Мэв. – Ты имел в виду гусениц и бабочек.

– Звучит, э-э-э, как-то так, – сказал по телефону голос Морриса. – Гусеницы. Это я и имел в виду. А в кого тогда превращаются черви?

– Они ни в кого не превращаются, Моррис, – немного раздраженно сказала Мэв. – Они просто черви.

Серебряный телефон издал короткий звук, похожий на электронную отрыжку, еще раз показал картинку разрядившейся батарейки и отключился.

Мэв закрыла его и положила обратно в карман. Она подошла к ближайшей стене и, в порядке эксперимента, ткнула в нее пальцем. Стена под пальцем была липкой и студенистой. Она надавила чуть сильнее, и ее рука прошла сквозь стену. И вышла с другой стороны.

– Ох, дорогой, – сказала она, чувствуя, и не в первый раз за свое существование, что следовало слушать, что говорил Моррис, который, в конце концов, признала она, теперь-то, должно быть, лучше разбирается в смерти, чем она.

Ну ладно, подумала она. Возможно, быть мертвым ничем не отличается от всего остального в жизни: чему-то учишься в процессе, остальное сочиняешь на ходу.

Она вышла в парадную дверь, но тут же обнаружила, что прошла сквозь стену и вернулась в вестибюль с другой стороны. Она попробовала еще раз, с тем же результатом. Она зашла в турагентство, которое занимало нижний этаж здания, и попыталась пройти через западную стену.

Это ей удалось, но она снова оказалась в вестибюле, войдя с восточной стороны. Все равно что оказаться в телевизоре и пытаться сойти с экрана. Топографически говоря, офисное здание как будто стало ее вселенной.

Она поднялась наверх, чтобы посмотреть, чем заняты детективы. Они изучали стол и беспорядок, который оставил Грэм Коутс, пока собирался.

– Знаете, – доверительно сказала Мэв. – Я в комнате за книжным шкафом. Я там.

Они не обратили на нее внимания.

Женщина наклонилась и порылась в мусорной корзине.

– Бинго, – сказала она, вытягивая оттуда белую мужскую сорочку в пятнах засохшей крови. Она положила сорочку в пластиковый пакет. Дородный мужчина вытащил мобильный.

– Пришлите сюда медэксперта, – сказал он.

* * *

Теперь Толстяк Чарли считал свою камеру скорее убежищем, чем тюрьмой. Камеры, для начала, находились в глубине здания, так что даже самые шальные птицы сюда не залетали. И его брата здесь тоже не было. Толстяк Чарли больше не возмущался тем, что в камере номер шесть ничего не происходит. Ничего было бесконечно предпочтительнее большинства других вариантов, до которых он мог сейчас додуматься. Даже мир, в котором были только замки, тараканы и люди по имени К. [65] казался предпочтительнее мира, заполненного злобными птицами, хором шептавшими его имя.

Дверь открылась.

– Стучаться тут не принято? – спросил Толстяк Чарли.

– Нет, – сказал полицейский. – Вообще-то, нет. Твой адвокат наконец приехал.

– Мистер Мерримен? – сказал Толстяк Чарли и тут же оборвал себя. Леонард Мерримен был полным джентльменом в круглых очках в золотой оправе, а человек, стоявший за полицейским, таким определенно не был.

– Все нормально, – сказал человек, который не был его адвокатом. – Можете нас оставить.

– Звоните, как закончите, – сказал полицейский и закрыл дверь.

Паук взял Толстяка Чарли под руку и сказал:

– Я вытащу тебя отсюда.

– Но я не хочу, чтобы меня вытаскивали. Я ничего плохого не сделал!

– Хороший повод для побега.

– Но если я сбегу, тогда получится, что это не так. Я стану сбежавшим заключенным.

– Ты не заключенный, – радостно сказал Паук. – Никаких обвинений тебе еще не предъявили. Ты просто помогал им в расследовании. Слушай, ты голоден?

– Немного.

– Чего ты хочешь? Чаю? Кофе? Горячего шоколада?

Слова «горячий шоколад» для Толстяка Чарли звучали в высшей степени привлекательно.

– Я за горячий шоколад, – сказал он.

– Ладно, – сказал Паук. Он схватил руку Толстяка Чарли. – Закрой глаза.