Книга Король крыс, страница 65 – Джеймс Клавелл

Рядом с воротами стоял наряд военной полиции, а по другую сторону ворот корейский охранник, прислонившись к стене, курил и сонно наблюдал за проходящими мимо людьми. Полицейский смотрел на группу пленных, устало бредущих через ворота. Кто-то лежал на повозке. Обычно один или два человека завершали день именно так, но нужно было очень устать или сильно заболеть, чтобы тебя привезли домой в Чанги таким способом.

Питер Марлоу проскользнул мимо невнимательных стражей и присоединился к пленным, которые толкались на огромной бетонной площадке.

Он нашел вход в один из тюремных коридоров и начал пробираться через металлические лестницы, кровати и расстеленные матрасы. Люди были везде. На лестницах, в коридорах, в открытых камерах, четверо или пятеро в камере, рассчитанной на одного. Он почувствовал ужас от этого копошащегося людского муравейника. Вонь была тошнотворной. Вонь от гниющих тел. Вонь от немытых человеческих тел. Вонь от людей, длительное время прикованных к постели. Вонь от стен, от тюремных стен.

Питер Марлоу нашел камеру 54. Дверь была закрыта, но он открыл ее и вошел. Мак и Ларкин уже были там.

— Господи, от этого запаха с души воротит!

— Меня тоже, приятель.

Ларкин обливался потом. Мак обливался потом. Воздух был спертым, бетонные стены влажными, они тоже потели и были в пятнах плесени от многолетнего потения.

Камера — семь футов в ширину, восемь в длину и десять в высоту. Основное пространство занимала кровать — бетонный блок, вмонтированный в стену, высотой три фута, шириной тоже три и шесть футов в длину. Из кровати выступало бетонное изголовье. В одном углу камеры была уборная — дыра в полу, соединенная с канализационной трубой. Канализация давно не работала. На высоте девяти футов от пола крошечное зарешеченное окно, но увидеть из него небо было невозможно, потому что стены были толщиной два фута.

— Мак, мы подождем его несколько минут, потом смоемся из этого проклятого места, — заявил Ларкин.

— Хорошо, приятель.

— По крайней мере давайте откроем дверь, — предложил Питер Марлоу, который начал задыхаться.

— Лучше держать ее закрытой, Питер. Безопаснее, — тревожно возразил Ларкин.

— Я бы скорее умер, чем согласился бы жить здесь.

— Да. Хвала Господу, мы живем не здесь.

— Эй, Ларкин. — Мак показал на одеяла, лежавшие на бетонной кровати. — Не понимаю, где люди, которые живут в этой камере. Не могут же они все быть на работах.

— Я тоже не знаю. — Ларкин все больше нервничал. — Давайте сматываться…

Дверь открылась, и, сияя улыбкой, вошел Кинг.

— Привет, ребята! — В руках у него были какие-то свертки. Он отступил в сторону, пропуская Текса, тоже нагруженного. — Положи все на кровать, Текс.

Текс поставил электроплитку, большую кастрюлю и ногой закрыл дверь. Все удивленно наблюдали за происходящим.

— Принеси воды, — распорядился Кинг.

— Хорошо, — ответил Текс.

— Что происходит? Вы хотели видеть нас? — спросил Ларкин.

Кинг рассмеялся.

— Предстоит небольшая стряпня.

— Господи! Вы хотите сказать, что собрали нас ради этого? Почему, черт побери, мы не могли сделать это у нас дома?

Ларкин был разъярен. Кинг же смотрел на него и ухмылялся. Затем повернулся и раскрыл какой-то сверток. Вернулся с водой Текс и поставил кастрюлю на плитку.

— Раджа, послушайте, что… — Питер Марлоу запнулся. Кинг высыпал в воду не меньше двух фунтов бобов, посолил и положил две полные ложки сахара. Потом развернул другой сверток, завернутый в банановый лист, и показал его содержимое.

— Матерь Божья!

Все замолкли, ошеломленные.

Кинг был доволен произведенным впечатлением.

— Говорил я тебе, Текс, — ухмыльнулся он. — Ты должен мне доллар.

Мак протянул руку и потрогал мясо.

— 'Mahlu! Да оно настоящее!

Ларкин тоже потрогал мясо.

— Я и забыл, как оно выглядит, — сказал он голосом, полным благоговейного трепета. — Проклятье, вы гений. Вы гений!

— Сегодня мой день рождения. Поэтому я решил отпраздновать его вместе с вами. И у меня есть еще вот что, — сказал Кинг, показывая бутылку.

— Что это?

— Саке!

— Я не верю, — сказал Мак. — Да здесь целая задняя част свиньи. — Он наклонился и понюхал. — Бог мой, она настоящая, настоящая, настоящая и свежа, как майский день, ура!

Все засмеялись.

— Лучше запри дверь, Текс. — Кинг повернулся к Питеру Марлоу. — Все в порядке, компаньон?

Питер Марлоу никак не мог оторвать взгляд от мяса.

— Где вы его взяли, черт побери?

— Долгая история! — Кинг вынул нож, ловко разделал окорок и положил мясо в кастрюлю. Они смотрели, как он добавил щепотку соли, поставил кастрюлю точно на середину плитки, потом сел на бетонную койку, скрестив ноги. — Не плохо, а?

Долгое время все молчали.

Поворот дверной ручки разрушил очарование. Кинг кивнул Тексу, который отпер дверь, приоткрыл ее, потом широко распахнул. Вошел Браф.

Он удивленно огляделся. Потом увидел плитку. Подошел и заглянул в кастрюлю.

— Будь я проклят!

Кинг ухмыльнулся.

— У меня день рождения. Вот я и пригласил вас пообедать.

— Гость уже пришел, — Браф протянул руку Ларкину. — Дон Браф, полковник.

— Меня зовут Грант! Вы знакомы с Маком и Питером?

— Конечно. — Браф повернулся к Тексу. — Привет, Текс!

— Рад вас видеть. Дон.

Кинг показал на кровать.

— Садитесь, Дон. Нам надо немного поработать.

Питера Марлоу удивляло, что американские рядовые и офицеры с такой непринужденностью называют друг друга по именам. В этом не чувствовалось ни неуважения, ни подхалимства, это казалось почти естественным. Он замечал, что приказам Брафа всегда подчинялись, хотя все в глаза называли его Доном. Удивительно.

— В чем заключается работа? — спросил Браф. Кинг вытащил обрывки простыней.

— Нам придется законопатить дверь.

— Что? — недоверчиво спросил Ларкин.

— Обязательно, — пояснил Кинг. — Когда наша стряпня начнет вариться, может начаться бунт. Парни учуют запах. Господи, представьте сами! Нас могут разорвать на части. Я подумал, это единственное место, где мы приготовим еду в тайне. Запах в основном будет выходить в окно. Если мы, конечно, плотно заткнем дверь. На улице мы не могли бы готовить, это уж точно.

— Ларкин был прав, — серьезно заявил Мак. — Вы гений. Я бы никогда об этом не подумал. Поверьте мне, — добавил он, смеясь, — с этого момента американцы — мои друзья!