Онлайн книга «Косовский одуванчик»
|
– Ой, только не в Канаду! – говорю я Мики. – Все мы в одном дерьме! – отвечает он. – Твой англичанин сбежал от тебя? – Точно. – Бери Джона. Знаешь, он отличный парень, каждый день сюда приходит, книжки читает, что-то записывает. – Он писателем хочет заделаться. – Он Мики одну книжку подарил. Мики говорит: хороший роман, со счастливым концом. – Дай Бог, чтобы у тебя с Мики тоже все хорошо сложилось. – И тебе того же! А чего бы тебе в Сербию не уехать? – Пока еще не могу. У меня мать с отцом похитили. – Расскажи мне – у меня связи, я смогу помочь. – Так вроде майор Шустер этим занимается, – говорю. – Это дело! «Кобель с яйцами», – подумала я. В «Бар Кукри» вошел военный и с порога крикнул: – Лейтенант Вилли Ритинг, мне нужна фройляйн Мария! Я подвела к Вилли Слободана: – Прошу вас, господин Слободан Пили-шер, он поедет с вами. – Битте шён, – говорит лейтенант Вилли. – Прошу вас, герр Пилишер. Щелкнули каблуки. Прощай, Слободан! Он только глянул на меня, все еще держа в руке недоеденный сэндвич. Я подошла к нему, отобрала сэндвич и поцеловала в лоб. И они ушли – немец и еврей. * * * ДЖОН опустил газету, и я подумала, что сейчас начнет меня допрашивать. Но он бросил страницу «Гардиан», как карту на сукно: – Читайте, прошу вас. И я прочитала: «Албанский Гитлер в Приштине. …Эмин Джиновици (40) – владелец при-штинского кафе под названием „Пицериа Хитлери“. Эмин Джиновици даже внешне сильно напоминает Гитлера и выглядит фактически как его двойник. Представитель французской армии сообщил, что его солдатам запрещено посещать „Пиццерию Гитлера“. Хозяин Эмин Джиновици с воодушевлением рассказывает о том, как во время Второй мировой войны они помогали немецким солдатам, об участии местных албанцев в уничтожении мятежных сербов. Джиновици провел несколько лет в Германии, откуда вернулся в Косово уже как член УЧК. Джиновици – символ розни и ненависти в Косово и Метохии. Апофеозом ненависти стало убийство в Приштине сотрудника Объединенных Наций, который по-сербски попросил у продавца сигареты. Сторонников германского нацизма в Косово хватает и без Джиновици. Члены УЧК ведут себя как гитлеровские коричневорубашеч-ники в тридцатые годы…» – Еще одно начало романа? – торжествующе говорю Джону. – Где это заведение? – Раймонда, где эта «Пицериа Хитлери»? – Что?! – удивилась Раймонда. Мики переспросил: – Знаешь, где эта пиццерия? – Да. Идем, – говорю. Джон расплатился за виски и три сэндвича, сдачу оставил Раймонде и Мики. В то воскресенье, в июне 1999 года, в При-штине, мы были самой красивой парой. Джон ростом под баскетбольный щит, и я, тоже не маленькая, но и не мяч, который легко забросить в корзину. Идя по улице, он еще раз прочитал статью в «Гардиан», видимо, предполагая, что это поможет ему сочинить первую фразу романа. Я опять начала забавляться, потому что мне нравился Джон, и не только он, но и номер 11 на его груди – во время учебы я тоже носила на футболках разные номера. Позже, когда заметила, что моя баскетбольная мода стала широко распространяться, я начала писать на футболках длинные телефонные номера. На гребешке в волосах я написала регистрационный номер машины – ПР 24–08 – драндулет моего папашки. И тут Джон вдруг схватил меня за руку. Я было радостно уцепилась за нее, а он мне передал тот самый толстый воскресный выпуск «Нью-Йорк Таймс». – Здесь что, тоже что-то против НАТО написано? – спрашиваю. – Где эта кафана? – Раньше она красиво называлась – «Царь Лазар». – Достала меня ваша история, как сказал секретарь нашей делегации на встрече с оппозицией в Сербии. – Хорошо, вот тебе начало новой истории Косово! – и я указала рукой на стену небольшого дома и сияющую на утреннем солнце свежую надпись. Воскресенье перестало быть проклятым, скучным днем. – «Пицериа Хитлери», – читал по буквам Джон. Перед пиццерией стоял столик с зонтом. Он мне напомнил парашют и капитана Гарольда. Рядом с Джоном я совсем позабыла о нем. Из кафаны доносился звон гитарных струн. Джон знаком пригласил меня войти: кафана – тоннель, словно стометровая дистанция. Джон пригласил меня сесть. На маленьком столике у дверей вместо скатерти лежал букет солнечных лучей. – Официанта нет, – заметил Джон. – Сейчас нам закатят воскресный концерт. В глубине пиццерии, на маленькой сцене человек и гитара декламировали английские стихи, не стараясь даже напевать их: Отними чью-то жизнь и не плати ни копейки, Убей человека и ни о чем не жалей… Джон вопросительно посмотрел на меня. Я ему объяснила: – Это песня группы «Блэк Саббат», называется «Паранойя». – А кто поет? – Подождите, он начинает новую. Давайте послушаем… Бог мне позволил живьем содрать с тебя кожу, Убиваю детей и любуюсь их смертью, Убиваю детей, вызывая у матерей их несчастье, И дарю я детишкам отравленные конфеты… – Откуда он взялся? – Эту я не слышала… – Похоже, это песня панк-группы «The Dead Kennedy», – заметил Джон. Словно желая помочь нам, человек на маленькой сцене ударил ладонью по струнам и запел по-албански: Ты еще молод, Но умрешь все равно, И я отведу тебя в ад! Джон потребовал от меня перевода. – Похоже, если они правильно перевели с английского на албанский, это песня группы AC/DC, – сообщила я Джону. Было воскресенье. Мы с Джоном ожидали продолжения декламации под гитару, но концерт внезапно оборвался. Из мрака пиццерии, за спиной человека с гитарой сначала появилась тень, потом кто-то ударил рукой по гитаре и сломал гриф. Мужик разразился тирадой на албанском. Я едва успевала переводить Джону: – Какой же ты позорник, Джиновици, ты весь албанский народ позоришь своей гитлеровской пиццерией со свастикой! Пошел вон, и чтобы ногтями соскреб с вывески Гитлера! – Человек с гитарой – тот самый, о котором пишет «Гардиан», – объяснила я Джону. – А тот, кто его лупит? Мужик, подталкивая к выходу перепуганного Эмина Джиновици, прошел мимо нашего столика. |