Книга Жизнь цирковых животных, страница 55 – Брэм Кристофер

Зачем он назначил Тоби новое свидание? Парня не трахнешь, а что с ним еще делать? Бесполезен. Но Генри хотел увидеться с ним снова. Так сильно хотел, что согласился прийти посмотреть на его дурацкую пьесу, кучка безработных актеров играет в театр в подвале или что-то в этом роде. В пятницу у них полуночное представление, и Тоби пригласил Генри, уверенный, что тот не откажет.

Он постучал бритвой по краю раковины, сбивая клочья пены и волоски. С таким лязгом председательствующий стучит ложкой о стакан, призывая собрание к порядку.

Влюбился он, что ли? Похоже на то.

Так или иначе, Генри с утра злится, на нервах. А разрядился на своей идиотке-секретарше. Ничего не соображает, не может уступить мужику, когда тот не в настроении!

Закончив бритье, Генри сполоснул лицо холодной водой и увидел в зеркале новое отражение: Голубой Лир. А что? «Королева» Лир была бы добрее, чем король, мудрее и сдержаннее. Возможно. А может быть, оказалась бы такой же сволочью.

Быстро сполоснулся под душем, вытерся, надел свою любимую старую одежду. Единственная уступка моде – приталенный плащ от «Барберри» на случай дождя.

Проходя через гостиную, он заметил, что компьютер все еще работает. «Джесси! – мысленно возопил он. – Черт бы тебя побрал. И Тоби тоже». Пусть себе работает – Генри поспешно вышел на площадку к лифту.

На улице по-прежнему шел дождь, плотная завеса воды. Писает с небес. Он раскрыл зонт и шагнул на тротуар.

Собственная сдержанность изумила Генри. Но сегодня среда. Два спектакля. Нет времени на личную жизнь. Нет сил на переживания. До четверга. И слава Богу.

На первом же перекрестке, пока он дожидался зеленого света, Генри перехватил чей-то пристальный взгляд. Слегка повернул голову, покосился вбок – коренастая седая женщина под ярко-желтым зонтом (от него лицо кажется желтушным) тупо уставилась на него.

– Эй! – окликнула она. – Знакомое лицо.

Актер глубоко вздохнул. Обернулся к зрительнице. Улыбнулся, кивнул.

– Я – Генри Льюс. Очень лестно, что вы меня узнали. Смотрит все так же тупо.

– Откуда я вас знаю? Снимаетесь на телевидении?

– Нет, мэм. Играю в театре. Все равно спасибо. – Он перевел взгляд на светофор, нетерпеливо дожидаясь зеленого света.

– Театр тут ни при чем. Я давно не хожу. Слишком дорого. Так где же я вас видела? – настаивала она. – Подскажите!

Он снова в упор посмотрел на нее.

– Откуда мне знать, на хрен?! Приснился, наверное!

Она и глазом не моргнула.

– Совсем не обязательно грубить!

Ты: Поговорим об успехе.

Я: Поговорим. О твоем или моем?

Ты: О твоем. Я же мертв.

Я: А для мертвых успех ничего не значит?

Ты: Ничего. Мы избавились от крысиных бегов. Теперь обходимся без обоих обманщиков – успеха и провала.

Я: Это хорошо. Два обманщика. Чьи это слова?

Ты: Мои. Я только что их произнес.

Я: А до тебя? Ты не первый. И я тоже.

Так и есть. Покусывая кончик карандаша, Калеб напряженно размышлял.

Он снова сидел у себя в кабинете, снова нагромождал слова и предложения. Обычно дело лучше подвигалось после наступления темноты, но дождливый день – та же ночь. Серая хмарь накрыла город, сидишь, словно в аквариуме. Дождь идет, бледные струи за окном похожи на стебли травы. Неужели плохая погода затянется до пятницы? Какой кошмар – придется отменить прием!

«Два обманщика – успех и провал». Где он слышал эту фразу? Хорошая фраза. Хорошая и правильная. Склонившись над блокнотом, Калеб соображал, куда заведут его эти слова.

Я: Я-то знаю, как ненадежен успех. Он не вполне реален. Чего бы ты ни добился, хочется еще и еще. Но почему и провал обманчив?

Ты: Провал, как и успех, дело временное. Временное и субъективное. Что для тебя неудача, для другого, вполне вероятно, успех.

Я: И все-таки не понимаю. Наверное, некоторые люди до сих пор завидуют мне. Считают везунчиком.

Ты: Существует один только окончательный провал – смерть.

Я: Ты же мертв. Это так ужасно?

Ты: Вполовину не так ужасно, как болезнь. Думаю, гораздо хуже было бы голодать, пить, страдать паранойей, подвергаться гонениям тайной полиции при Сталине.

Я: Мне от этого не легче.

Внизу прозвенел звонок. Калеб приподнялся было, но заставил себя сидеть спокойно. Он никого не ждал. Почтальон оставляет посылки в фойе. Курьер, если надо, вернется. Хватит с него последнего раза, когда он открыл дверь незваному гостю.

Он ждал. Второго звонка не последовало.

Успокоившись, Калеб вернулся к диалогу. Однако голос у него в голове затих. Ничего, кроме слов, выведенных серым карандашом на зеленоватой бумаге. Но он подумал с минуту и задал очередной вопрос.

Я: Что ты думаешь насчет Тоби? Я не слишком суров с ним?

Ты: Ты спрашиваешь меня? Умершего друга?

Я: Ты более опытен в этом деле – «поцелуй мальчика на прощание и всего доброго».

Ты: Ну что ж. Ищешь подсказки? В любовной игре всем полезно время от времени получать по морде. Особенно в молодости, когда возомнишь себя пупом вселенной. Неотъемлемый элемент воспитания чувств.

Я: Значит, я поступил правильно?

Ты: Ты причинил слишком мало боли. Не врезал как следует – физически, эмоционально. Нужно было размягчить его сердце, и тогда пронзить. Ласкать его, целовать – и ногой под зад.

Я: Откуда это? При жизни ты не был жесток. Сознательно жесток.

Ты: А теперь жалею, что причинял тебе боль случайно, а не обдуманно. Боль, причиненная умышленно, проникает глубже и сближает теснее. Сам знаешь. Ты написал «Венеру в мехах».

Я: Но я ставил себя на место мужа, а не жены!

Ты: Тем не менее, жена получилась великолепно! Тебе иногда хотелось помучить меня. Жаль, ты не дал воли своему желанию.

Внизу, в фойе высотного здания на Шеридан-сквер, стоя под пультом домофона, Джесси невидящим взглядом смотрела на струи дождя и крошечные белые пузырьки, вскипающие на черном асфальте. Она не ждала ответа на свой звонок, она просто ждала – сама не зная чего. Можно попытаться позвонить по сотовому телефону, но если Калеба нет дома, значит, нет. А жаль. Ему бы пришлась по душе история о том, как она порвала с его любимым шекспировским актером.

Раскрыв зонт, Джесси снова вышла на улицу. Куда идти? Домой возвращаться не хотелось. Нет сил оставаться наедине с только что обретенной свободой. Она гордилась разрывом, но какое в этом удовольствие, если не с кем поделиться?

Она остановилась на углу, пропуская шоколадного цвета грузовик UPS, [74] еще раз оглянулась на дом Калеба. Небоскреб нависал над узким треугольником садика, огороженного металлической решеткой, словно скала с уединенным замком наверху. Окон наверху не разглядеть, только несколько кустов и старый бак для воды на подпорках.