Онлайн книга «В футбольном зазеркалье»
|
– Так вы меня что – на пенсию хотите проводить? – развеселился Скачков. – А почему нет? Прекрасно же. Вы заслужили. Заработали. Разве нет? – Вы смеетесь. Меня мои старики со света сживут. Пенсионер, скажут, нашелся! – Позвольте, какие старики? – Какие… Обыкновенные. Вы знаете, какие у нас в поселке старики? О-о! Проходу не дадут. Да и самому… Что же я с ними табак буду крошить, грядки поливать? Скажете тоже! – Ну, Геннадий, это уже второстепенное, – вконец расстроился Семен Семеныч. – Мы же не об этом говорим. – Как не об этом? – вздохнул Скачков и повесил голову. – Если бы не об этом! Если бы… Он замолк и чайной ложечкой стал гонять по скатерти крошку от печенья. Семен Семенович, уловив перемену в его настроении, выжидающе насторожился. – Вы знаете, мы недавно на заводе были, вернее, в клубе. Так, вечеришко один, встреча. Читали, наверное… («Так, так», – поощрил его Семен Семеныч, подвигаясь ближе). И я сейчас вот о чем соображаю. Вот был бы я профессионалом, вышел бы в тираж и – куда я? Жить со сберкнижки, на проценты? Но это же еще надо накопить! Вон Томми Лаутон на воровстве попался. А пятьдесят лет мужичку стукнуло! Или Гарринча… А уж игроки-то были!.. Вы сейчас о пенсии сказали. Знаете, не в деньгах даже дело. Неужели вы думаете, что Алеха Маркин голову за деньги подставил? Чушь! Да и любого возьми… – Геннадий! – Семен Семеныч умоляюще сложил руки. – Я же к примеру сказал… – Все равно. И вот, честное слово, если бы не мой ребенок, не семья, не завод этот самый, я бы… да хоть голову в петлю! Клянусь!.. Больше даже скажу. Лаутону или Гарринче, если бы им после футбола было куда приткнуться… э-э! разве они докатились бы до такого? Так что мне сейчас кроме завода и надеяться не на что. Я же там мальчишкой начинал, привел меня сосед один, отца товарищ. Один из наших стариков, кстати. И мне за этот завод держаться и держаться – руками и ногами! Это, знаете, такая поддержка… не знаю даже, как и объяснить. Но это надо вот тут, в душе, переварить. – Но что же все-таки с профессионализмом-то? Не пойдет, значит? – Не для нас он, по-моему. Не приживется. Контракты, гонорары… Я себе и представить что-то не могу. Честно! – М-да… – изрек Семен Семеныч, поднимаясь вместе со Скачковым. – Признаться, задали вы мне работу. Я, знаете ли, все время рассматривал этот вопрос, так сказать, с места зрителя, с трибуны. А вот глянуть от вас, с поля… Очень, очень вы неожиданно повернули! – приговаривал он, провожая Скачкова в коридор и учтиво открывая дверь на площадку. – Но ведь мы еще с вами встретимся, да?. Не последний же раз? Я к тому времени обещаю поднакопить мыслишек. Подняться к Звонаревым он отказался. – О, нет! Сейчас там не до меня. А как ваша нога, если не секрет? Приподняв штанину, Скачков покрутил стопой, притопнул. – В порядке, вроде. – И не болит? Ну, рад за вас. А то ведь, знаете… говорить начинают бог знает что. Скачков удивился: что же могут такое говорить о нем? Да и где? Кто? Семен Семеныч, с удовольствием продляя разговор, потирал ладошками, загадочно усмехался. Ну, как это где? На трибунах, конечно. Болельщики. О, болельщик знает все! От трибун нет никаких секретов («Уверяю вас, Геннадий!»). У Нестерова, скажем, нелады с женой? Давно известно. В общежитии живет парень… Маркин в карты играет? Да кто же этого не знает? Кудрин воюет со своей чернявкой? Тоже записано. Чернявку, однако, несколько раз видели на стадионе, проявляет интерес. Сидит, как мышка, пугается, когда ревут и вскакивают на ноги, но – ничего, помаленьку привыкает. – Или с вашей ногой. И без того… а тут еще Фохт добавил! Пытаясь вникнуть и уяснить, что имел в виду словоохотливый хозяин, Скачков легонько потряс головой: – Постойте, постойте… Ну и что из того, что добавил? Семен Семеныч спохватился, что сболтнул лишнее. Тем не менее Скачков настоял: если уж проговорился, так договаривал бы до конца. Страдая от собственной бесхарактерности, Семен Семеныч приложил к груди руки: – Боже мой, Геннадий… но ведь не собираетесь же вы играть вечно? В конце концов он признался, что на трибунах Скачкову уже подписан приговор: с ногой, травмированной вторично, ему дай бог дотянуть до конца сезона. А там зима, каникулы, несколько месяцев межсезонья – в таком возрасте, да такие перерывы. Больше того, известен ритуал его проводов на стадионе, на одном из последних матчей осенью: как понесут его ребята на плечах, как он заплачет, в последний раз ныряя в туннель, и как протянет свою заслуженную футболку молодому сменщику. Долго набирал Скачков в грудь воздуха и замер, не выдыхая. Значит, так – похоронили? Значит, он еще живет, выбегает на поле и ни о чем не догадывается, а где-то все уже решается, решено! Здорово все расписано. Прямо как в аптеке! Ну и кому же футболка, интересно? Или еще не решили? Семен Семеныч диковато взглянул на него, как бы проверяя: неужели не знает? – Белецкий. Будто вы сами не знаете! Не знал! Даже не подозревал! Значит, Белецкий? Играл, выходит, парнишка, телепался в дубле, подрастал помаленьку – а подрастал, выходит, его могильщик! Правда, пробуют его пока что на правом крае, но Мухину вроде, рановато вешать бутсы. Муха еще поиграет… А полузащитник из парнишки может получиться. Техничный, легкий, неутомимый. Еще поднатаскается малость, научится оглядываться на ворота… Да, все как будто сходится, сошлось уже. Один состарился, другой подрос: готовая замена. Пора, брат, отыграл свое, дай другим… Многое становится понятно и в поведении Степаныча, особенно один недавний разговорчик по пути из Вены. Дипломатичный такой разговоришко, так, ни о чем, вроде, но теперь-то, после всего, что узналось!.. И появилась обида на Степаныча: не мог в открытую сказать, чтобы не было таких вот неожиданностей. Или застеснялся старик, не собрал решимости? Ну, да разговор теперь все равно состоится – не отвертится! В квартире, покуда Скачкова не было, загустел табачный дым и сильно шибало алкоголем. Народу как будто прибавилось, компания находилась в том градусе, когда зайди любой – никто не обратит внимания. На балконе Скачков разглядел Владика и стюардессу, изнемогавших от внимания. Какой-то низенький и плотный наскакивал на Владика и с непонятным озлоблением доказывал: – Да поймите вы, наконец, что вы кубковая команда! Чисто кубковая! – Да дураку же ясно было, что они сразу кинутся в атаку… – Судья виноват. Судья, судья, судья! Он сделал игру. За что пенальти? За что? Подумаешь – снос! Это футбол, а не балет. О футболе рассуждали всюду. После разговора с Семеном Семенычем, после неожиданного открытия с приговором болельщиков (да и только ли болельщиков?) Скачков был раздражен. Хорошо, что никто его не разглядел, не прицелился с болтовней. Арефьич, когда расстался с местом старшего тренера в «Локомотиве», как-то в минуту откровения говорил Скачкову о людях, как он тогда назвал их, «людях около»: около спорта, около литературы, около кино или театра, которых Скачков пока не замечает, но с возрастом и опытом заметит обязательно. И вот, сбылось – заметил. Хорошо еще, что сам отгорожен от таких кромкой поля. Но вот Клавдия… Кстати, она опять чем занимается? Пора бы и домой. |