Онлайн книга «В футбольном зазеркалье»
|
Спасаясь от гвалта и клубов табачного дыма, Скачков рывком открыл дверь в угловую комнату. Там, в тишине, при свете низкой лампы копошился на ковре плотненький карапуз в штанишках с лямочками. Он что-то строил из разноцветных кубиков. Вид домовитого, увлеченного своим делом карапуза, убил скачковское раздражение. – Привет! – сказал он, плотно прикрывая за собой дверь. Маленький Звонарев поднял голову и узнал его: – О, приехал! А Маришка заболела. – Что ты, брат? Не болеет она совсем. В гости ушла. – А мама говорит, что она болеет и я могу заразиться. – Ну, если мама говорит… Поддернув брюки, Скачков опустился на колени. – Что это у тебя? Троллейбус? А почему такой маленький? Давай сделаем его побольше, двухэтажным? Давай? Ребенок недоверчиво посмотрел на него, поправил на плече лямочку. – Двухэтажных троллейбусов не бывает. – Как это не бывает? Еще как бывает! Я сам видел. Совсем недавно. Честное слово! – Тогда давай… раз так! Скачков скинул пиджак и принялся перекладывать кубики. – Ну вот, смотри какой троллейбус получился. Давай, командуй. С передней площадки у тебя разрешается заходить? В эту минуту распахнулась дверь и на пороге возникла Клавдия. – Так и есть! Геш, ищу тебя, ищу. Все там, а ты? Идем, не расстраивай меня хоть сегодня. Наблюдая, как Скачков натягивает пиджак, ребенок обиженно оттопырил губы. – Сам придумал, а сам уходишь… – Ничего, брат… – Скачков потрепал его по голове. – Я как-нибудь приеду, и мы с тобой доиграем. А троллейбусы такие есть, это я тебе точно говорю. – Пойдем, пойдем, – торопила его Клавдия. – Нашел себе компанию! В общей комнате от табачного дыма у Скачкова защипало глаза. Задохнуться можно. – На балкон выйди! – нервно посоветовала Клавдия. – Кстати, прекрасный вечер. Прекрасный! И Владик там. Что-то она опять была не в духе. – А может, лучше домой? Давай, слушай, смотаемся потихоньку? Клавдия возмущенно остановилась. – Началось! Господи, дождалась! Приехал, называется… Вот уж действительно: за что боролись, на то и напоролись! Ну что ты будешь дома делать, что? Маришки нет, Сони нет… – Как нет? Ты на время погляди! – И смотреть мне нечего! Они там, наверное, и ночевать останутся. Хорошенькое дело! Что это еще за манера – ночевать? – Ох, помолчи, пожалуйста! Удивленный, он взглянул на нее сбоку и ничего не сказал. Она не казалась оживленной и счастливой, как прежде. Уж не приелось ли и ей? Прежде она тянулась к многолюдному окружению и даже называла эти бесконечные толкучки современным динамичным стилем жизни. Она доверчиво считала эти сборища настоящими праздниками ума и таланта и начинала презирать мужа, как человека, увлеченного пусть интересным, но все же одним-единственным делом. В этом он был не современным. «Нет, домой надо, домой!» К ним протолкался Ронькин, нарядный, в широчайшем ярком галстуке, с фужером в руке. Румяное лицо его сияло празднично. – Что, уходите уже? Притворно зевнув, Скачков взял Клавдию за локоть. – Да, пора, пожалуй… Вот это правильно, – одобрил Ронькин. – Режим: первое дело. А мне еще остаться надо, за Владькой присмотрю. Как нога, Геш? Ты ногу, ногу береги. В сопровождении Ронькина они стали пробираться к выходу. Клавдия кипела, но Скачков молчал и непреклонно уводил ее с собой. При посторонних она скандалить постесняется. На лестничной площадке Ронькин отсалютовал им фужером. – Клава, – прокричал он вниз, – поручаю его вам. Режим! «Молодец Ронькин, вовремя нарисовался». На площадке второго этажа, едва они остались одни, Клавдия вырвала руку. – Куда ты меня тащишь, как последнюю дуру? Я тебе не пешка, не домохозяйка. Мне надоело в конце концов! Ты меня еще на замок запри, в цепи закуй. Ссориться Скачкову не хотелось. – Мать… Ты же слышала: приказ начальства – и он с улыбкой показал глазами наверх. – Прекрати, слушай! Тебе все шуточки! Ему, видишь ли, режим, поездки, игры. А мне что делать? Сидишь, как проклятая, ждешь, дожидаешься. И – вот… Дождалась! На глазах ее Скачков заметил слезы. «Эге, дело худо!» – Клавуша, ну что ты в самом деле? – загудел он примирительно и потянулся приобнять. – Перед людьми же стыдно. Ты соображаешь, возле чьей квартиры мы стоим? – Оставь! – изо всей силы она ударила его по руке. – Стыдно ему! Конечно: Вена, заграница… Штраус, Наполеон… А мне? Мне что остается? Из окошечка выглядывать? «Ага, такой, значит, расклад? Все ясно». Он отодвинулся и, трогая себя за нос, уперся взглядом в пол. – Успокойся, пожалуйста. Скоро вместе сядем у окошечка. Только и останется. Недоумевая, она со стороны взглянула на него. – Ты это о чем? – Так, ни о чем. – Настроение его все больше портилось. – Не обращай внимания. – Гос-споди, загадки какие-то! Прибереги их для других. – А, говорить с тобой! – совсем расстроился Скачков и побежал вниз. Пока спускался, ждал: «Если окликнет, остановлюсь и подожду». Не окликнула. «Что-то в ней все больше прорезается какое-то… не свое. Приехал, называется…» На улице горели плафоны ночного освещения. Руки в карманах, Скачков прислонился к дереву. «Куда сейчас – домой? Там пусто». Сверху, с балкона третьего этажа, кто-то восторженно доказывал: – Вы современные гладиаторы! Все вы распяты на зеленом поле, как на кресте! Я напишу об этом потрясающие стихи. Шелестя шинами, подъехала машина с зеленым огоньком. Шофер в кепочке набекрень высунулся из кабины. – Геш, чего ждешь? Скачков пришел в себя, отвалился от дерева. – Да ехать, пожалуй, надо. – Так садись. А я гляжу – стоишь. Едва не проехал. Может, выпил, думаю, еще чего? Куда ехать? – Куда? Тут еще, брат, сообразить надо. – Домой, на базу? – подсказывал шофер. Он отпустил тормоза, и машина тихо покатилась под уклон. – А знаешь что? – загорелся вдруг Скачков и громко хлопнул дверцей. – Не домой и не на базу. Гони пока в поселок, в железнодорожный. Знаешь? Ну, а там найдем. И он сощурился, как бы идя наперекор кому-то. Но – кому? А все равно кому! – Поехали! О Женьке ему вспомнилось внезапно, и он обрадовался: вот кому его приезд доставит радость… Ему и самому сейчас хотелось оказаться рядом с ней: хотелось умиротворения, покоя, тишины и, может быть, чуть-чуть участия. Жизнь для него опять пошла на поворот, а пережить и осознать это хотелось с кем-нибудь вдвоем, не в одиночку. Надоело одиночество – сколько можно? А с Женькой просто: она поймет все сразу и не станет даже спрашивать. Главное, что она не фыркнет, когда он ей расскажет о своих надеждах на завод. С дорогою, с депо, с заводом у многих из поселковых было связано начало жизни, и Скачков сегодня, хоть и говорил Семен Семенычу нескладно, путано, а все же в глубине души испытывал спокойную уверенность: пусть расставание с футболом будет тяжким, но жизнь не кончена, она, на его счастье, устроена на крепком основании. |