Онлайн книга «Демоны в раю»
Каким-то провидением Господним поезд вдруг сбился с пути и простоял полдня в тупике маленького городка со странным названием Крыс. Он открыл глаза и все вспомнил… Тогда еще здесь не было железной дороги… Спросил проводника — долго ли стоять поезд будет? — Долго, — махнула рукой проводница. — Часа два… Там стрелочник запойный живет, забывает перевести, а машинисту куда ночью разобрать, какие рельсы правильные… Парикмахерскую Вал нашел быстро. Сел напротив на лавку и смотрел на старенькое заведение с покосившейся линялой вывеской. А потом он услышал голос. Голос был низким, но принадлежал женщине. — Ефимочка!.. — донеслось. — Моя Ефимочка! Сначала из дверей парикмахерской выбежала маленькая девочка, кудрявая и черноволосая, в смешном, почти до пят, платьице… Она убегала от матери — большой монументальной женщины. А женщина шутливо догоняла дочь и продолжала звать: — Ефимочка!.. Моя Ефимочка!.. Он с трудом нашел поезд и всю дорогу до Нальчика пролежал ничком на полосатом матрасе. Ему никогда не было так плохо и вместе с тем странно. Все перемешалось в его душе. И смерть Толика Пака, и отцова смерть, большая и маленькая Ефимочки, их образы словно стояли перед глазами, догоняя в воображении друг друга. Большую он вспоминал мистической всадницей, а маленькую видел в первый раз, но сердце почему-то сжималось… — Ефимочка! — прошептал он. — Моя Ефимочка! На вокзале Нальчика он нанял машину… …Он сидел за обеденным столом и пил водку. Стаканами. Ничего не брало, особенно когда натыкался на материн взгляд. Трезвел от покорного судьбе выражения глаз. — Не пей! — просила она жалобно. Но он вливал в себя бутылку за бутылкой, пока в мгновение одно не провалился в преисподнюю, как будто пулю в висок пустил… Когда вернулся, почти мертвым, вновь увидел глаза матери, которые опять страдали, теперь за него. Он подумал о ней, как о покорной корове, которую поведут на заклание, а она еще извиняться будет, что не быстро шла по дороге… Вэл любил свою мать, но никак не мог сопереживать ее горю, так как у него было свое, куда большее, как ему казалось. А объединить горе, чтобы оно стало общим, как-то не получалось. И только когда он ел ее пироги, какие-то материнские молекулы, вместе с мясной начинкой, попали Валу в нутро, мгновенно размножились, и он с пронзительной тоской подумал, что любит ее безмерно, до слез в глазах, до желания вновь родиться, чтобы чувствовать ее руки постоянно, зарываться в них детским личиком, спасаясь от окружающего мира… — Мама, — произнес он. — Я люблю тебя!.. А она спросила: — Вкусные пироги? Сейчас она была не с сыном, а душу мужа пыталась отыскать во вселенной. Но Валу ответа не требовалось, он повторил. — Я люблю тебя… — И я тебя, сынок… Ты так похож на отца… Другие мальчики не так… Он несколько дней отсыпался, не выходя на улицу. Только ел и спал в своей кровати, стоящей возле окна с самого детства. И из детства сны к нему приходили, которые заставляли улыбаться, но память о которых растворялась в высших сферах с первым солнечным лучом. А потом он отоспался и отъелся… Он отыскал свои старенькие сатиновые штаны и башмаки… Он пошел в горы… Он видел горного козла, который прыгнул в неизвестность… Он боялся, что будет спотыкаться, отвыкши от гор, но ноги вспомнили сразу… Он увидел спящую сову, которая, недовольная, что потревожили, почти рухнула с ветки и тяжело полетела куда-то… Отыскал место, которое вдруг причинило ему забывшуюся боль. Слишком много боли за последнее время… Он встал на четвереньки и, как волк, нюхал землю, в которую когда-то проливалась его любовь… Он отыскал ее запах, который обжег ноздри… А еще он услышал: — Ты обещал умереть на четвертый день… Как будто ему выстрелили в затылок. Он при гнулся, собираясь быть убитым. — Ты жив? Он обернулся. Она, прекрасная, ослепляющая, стояла на возвышении и улыбалась. — Так ты жив, Вэл? — переспросила. — Нет, — ответил он. — Вэл умер, как и обещал… — Тогда кто ты? — Я — Валерий Рюмин, внук своего деда. Она не улыбалась. Он хотел было броситься к ней, но удержался, как будто что-то сломалось внутри, то ли печень вывихнулась. — А я по-прежнему Эля… — Ага… — Я написала тебе пятьсот тридцать писем… Прости, что я не умерла! — Я не получал… Она пожала плечами. — Африка, это так далеко… — Наверное… На него словно ступор нашел. — Ты спала с негром? — вдруг спросил он. Она повернулась к нему спиной и ловко побежала вниз… Он до вечера просидел в пещере, а потом спустился в село. — Мне никаких писем не было, мама, за эти годы? — Нет, сынок… Только отец писал, чтобы я тебе приветы передавала… — Она что-то вспомнила. — Вот вместе с извещением о смерти отца с почты коробку какую-то передали… Но я забыла о ней… — Какую коробку? — Посмотри под кроватью. Он вытащил запыленную коробку, похожую на обычную посылку. Прочитал на ней странное: «Шестой отдел КБКГБ против доставки адресату не возражает». В этой коробке были Элины письма, освобожденные перестройкой. С конвертов аккуратно отпарены все почтовые марки. В чью-нибудь коллекцию пошли, какого-нибудь лейтенанта… Во всех пятиста тридцати письмах были обыкновенные слова обыкновенной любви… Он бежал к ее дому, когда уже наступила ночь. Он вспомнил ее тело, запах, глаза, себя в ней… Он рвался в наглухо закрытый дом почти до самого утра. Стер до крови руки в порывах безумия. Выл, прося открыть и простить, а когда из-за гор вышло утро, то он осознал наконец что дом пуст… Лишь белый листок бумаги, сложенный вчетверо, был вставлен в щель между оконными рамами. На нем было написано: «Вэл умер!!!» И действительно, в это утро он умер для нее окончательно. Из Нальчика он возвращался самолетом. Он стер из своего сознания обеих Ефимушек и ее, чей запах был разлит повсюду, по всему мирозданию… — Где ты был? — допытывался Снегов. — Я думал, что ты погиб, как Толик! — Дела, — коротко отвечал Вэл. — Не оставляй меня одного, я пропаду! |