Онлайн книга «Русское стаккато - британской матери»
|
— Друг мой самый близкий! — сказал мужикам и кивнул головой. Один из молчунов подхватил бутылку и доразлил содержимое по кружкам. — Жрите быстрее! — шикнул Малец. — Мне со своим другом наедине пообщаться охота! Через минуту за столом остались только Колька и Малец. И общались они до самого утра самозабвенно. — Как наши? — Кто где… Колька рассказал и про Лялю, и про Кишкина, и про всех остальных. Малец сидел на табурете и, слегка закатив глаза, вспоминал что-то. — А я Надьку отчихвостил! — вдруг признался Колька. — Это какую такую Надьку? — вскинулся Малец. — Ну у которой на ж..е веснушки! — И что, правда веснушки? — засмеялся Гормон. — Правда. А потом Колька рассказал, как сейф из команды попер, как ему явку с повинной не зачли и показательный суд устроили… — Зачем попер бабки? Иль не хватало? — Не знаю, — пожал плечами Колька. — Хватало бабок… Нашло что-то… — Вор ты, что ли, по душе? — Не знаю… А потом Малец рассказал про себя. Поведал, как жилось на пацанской зоне. А на второй день после того, как откинулся, взял с сотоварищами сберкассу, менты вычислили и брали с оружием. Ранили в печень, еле выжил. Чирик получил. На зоне, уже взрослой, пятерик добавили за побег и кражу колхозного имущества. — Как ты, — добавил. — Из сейфа председателя скоммуниздил. Только сейф открыт был, а в нем три рубля с копейками! А сам председатель рядом пьяный в дупелину спал. В зоне Адыгейской автономной короновали… А совсем уже под утро Малец запросто сообщил, что жить ему осталось года два-три. — Врача здесь, на зоне, отыскал, как его, эндокринолога. Он мне и приговорил, что без гормона роста произошли необратимые процессы в организме. — Малец засмеялся. — И гробик у меня детский будет. Колька расстроился так, как давно в жизни не расстраивался. Чуть пьяный, он чувствовал свое бессилие помочь другу, а оттого печаль его была огромна. — Найдем мы этот гормон! — Поздно… — Ей-богу найдем! — Сказал, поздно!.. И хватит об этом! Спать давай! Тебе рядом приготовлено… И они стали жить, как два неразлучных друга. Никто больше Кольку на зоне не обижал, но на предложение Гормона оставить работу по пошиву рукавиц он наотрез отказался. — Мужиком в зоне хочу быть. — Твое дело, — пожал плечами смотрящий зоны. — А нам в падлу работать! Колька, закрывшись занавеской, продолжал каждую неделю писать на станцию Курагыз, надеясь на ответ. Так ему нужно было это письмо! Ах, как нужно! Чтобы дышать его строками, прижимать к груди, класть на ночь под подушку!.. Вполовину легче бы на зоне стало… А письма обратного все не было… Уже на четвертом году Колькиного срока Малец спросил, куда пишет друг. — Бабульке? — Нет, — ответил Колька и вдруг стал рассказывать о счастье мелькнувшем, захлебываясь, словно давно мечтал, чтобы его спросили. Рассказывал о самом чудесном на земле месте под названием Курагыз, о маленькой больничке, где он встретил девушку, которую полюбил беззаветно, и хоть была между ними всего ночь одна, тысячу ночей на зоне он чувствовал ее тело рядом, запах ее фруктовый… — На станции Курагыз, говоришь? — переспросил Малец. — Это единственное место на земле, где мне было не пусто!.. — А девушка такая небольшая, косоглазая, вообще не говорит? — Она говорит всего одно слово, — заулыбался Колька. — «Ага»… — и вдруг с тревогой посмотрел на друга. — Ты ее знаешь? — Так это же Агашка! — заржал Малец. — Да все, кто по второй ходке на казахской земле, стараются под любым предлогом в больничку попасть! Агашка безотказная! — И ты был? — Я же говорю, безотказная! Девка глухонемая, вдобавок с мозгами что-то. Ага да ага! У нее отец местный опер, Ашрапов, капитан! Через нее тысяча зеков прошла! — Майор! — уточнил Колька. Он был бледен, а плотно сжатые губы бескровны. — Давно я здесь… Мент звание получил… Малец не заметил Колькиных страданий, а тот отвернул лицо от друга и первый раз в жизни по-настоящему захотел умереть. А еще через год, когда Колька дошагал после смены в барак, его там поджидал зам. нач. зоны гражданин полковник Полянский. — Вот что, Писарев… — Полянский откашлялся и встал. — Твоя бабушка Инна Ивановна Писарева умерла… Вот так вот!.. — и пошел. А Колька бросился за ним и закричал вслед: — А хоронить как же? — А уже похоронили, — обернулся полковник. — Собес… Всю ночь пили, поминая Инну Ивановну, Колькину бабку. — А я и не помнил ее имени-отчества, — признался Мальцу Колька. — Просто бабкой звал… А еще через три месяца помер Малец, Гормон, смотрящий зоны, вор в законе и лучший Колькин друг. Умирал он две недели и все просил Кольку затыкать ему рот, чтобы крика не было слышно. Почернел к концу, как головешка из костра. А за два часа до смерти обнял Кольку, да так и лежал до самого отхода на его груди, этакий старичок с лицом ребенка… Вскрикнул и выпустил птичку жизни… Кончился Гормон… Провожали его в последний путь, как вождей страны провожают. Начальство позволило всем заключенным пройти возле могилы мертвого смотрящего зоны, иначе авторитеты угрожали поднять на бунт половину исправительных учреждений России. А поминали его пришлые воры, невесть как пробравшиеся в зону. Жрали и пили пять дней. Поручились Кольке, что за дружбу такую огромную с Гормоном никто его до конца срока пальцем не тронет!.. На том Колька вернулся в мужицкий барак сиротой. Больше в жизни у него никого не осталось… А вместе с новыми веяниями в стране на зоне разрешили выстроить силами заключенных маленькую церквушку. И пришел в нее служить батюшка Никодим. Матушка его умерла прошлой весной, сам он был в годах, жениться внове не собирался, а потому понес свой крест в исправительно-трудовой колонии. Колька стал захаживать в церквушку, и казалось ему под мерное служение отца Никодима, что нет на земле более спокойного места. Пустота из души хоть и не уходила, но во время службы забывалась. Через год Колька уже знал наизусть все литургии, и отец Никодим предложил заключенному покреститься. Обряд произошел после работы вечером, и Колька стал христианином. А еще через сорок тысяч пошитых рукавиц Колькин срок закончился. Ему исполнился тридцать один год, он был бородат и патлат и, выходя из зоны, уже знал, чем будет заниматься всю оставшуюся жизнь… Наполнять пустоту… |